«Черт возьми, — подумал Амедей, выходя из дома де Рюптов, — эта девушка неглупа!»
Г-н де Шавонкур был роялистом, он принадлежал к пресловутой группе, состоявшей из двухсот двадцати одного депутата. На другой же день после Июльской революции он стал сторонником тех, кто благоразумно решил принять присягу и в дальнейшем бороться с установившимся режимом на манер борьбы тори против вигов в Англии. Это решение не было поддержано легитимистами, которые, потерпев фиаско, разделились на враждующие группы и всецело положились на силу косности и на волю провидения. Г-н де Шавонкур, не снискавший доверия собственной партии, показался прекрасной находкой членам партии центра; торжество его умеренных взглядов они предпочли победе республиканца, поддерживаемого крайне левыми «патриотами». Г-н де Шавонкур, весьма уважаемый в Безансоне человек, был представителем старинного рода, всегда посылавшего своих членов в парламент; его состояние, дававшее около пятнадцати тысяч франков ежегодного дохода, никому не резало глаза, тем более, что у него были сын и три дочери. При наличии такой обузы пятнадцать тысяч франков в год — ничто. И если при подобных обстоятельствах глава семьи остается неподкупным, то избирателям трудно не оценить его. Избиратели увлекаются идеалом парламентской добродетели, точно так же, как зрители увлекаются изображением благородных чувств, которые они сами в жизни не испытывают.
Г-же де Шавонкур было тогда лет под сорок, и она слыла одной из красивейших женщин Безансона. Во время парламентских сессий она скромно жила в одном из своих имений, стараясь возместить своей бережливостью те расходы, какие г-ну де Шавонкуру приходилось делать в Париже. Зимой же она честь честью принимала гостей; хоть это бывало лишь раз в неделю, по вторникам, но она прекрасно справлялась с ролью хозяйки дома.
Молодой Шавонкур, лет двадцати двух, был в тесной дружбе с молодым дворянином, по имени Вошель, не более богатым, чем Амедей, с которым Вошель учился в коллеже. Они вместе ездили в Гранвиль, вместе охотились и были всем известны, как неразлучные друзья, и даже в гости их приглашали всегда вместе. Розали, дружившая с сестрами Шавонкур, знала, что молодые люди не имели друг от друга никаких секретов. Она сказала себе, что если де Сула проболтается, то лишь своим закадычным друзьям. У де Вошеля, как и у Амедея, имелись матримониальные планы: он хотел жениться на Виктории, старшей из сестер Шавонкур, которой старая тетка должна была оставить в наследство имение, приносившее семь тысяч франков дохода, и дать сто тысяч наличными при заключении брачного договора. Виктория была крестницей этой тетки и пользовалась особой ее любовью.
Очевидно, что молодой Шавонкур-сын и Вошель должны были предупредить старого Шавонкура об опасности, грозившей ему со стороны Альбера. Но и этого было недостаточно для Розали. Она написала левой рукой анонимное письмо префекту, за подписью «Друг Луи-Филиппа»; в нем она уведомляла префекта о кандидатуре Альбера де Саварюса, хранимой до сих пор в тайне, указывала на то, что красноречивый роялист будет опасным соперником для Берье, и открывала префекту тайный смысл поведения адвоката в течение двух лет, прожитых им в Безансоне. Префект был человек смышленый, личный враг роялистов и в силу своих убеждений преданный правительству; словом, он был одним из тех людей, о которых в министерстве внутренних дел, на улице Гренель, говорят: «В Безансоне у нас хороший префект». Итак, этот префект прочел письмо и, по просьбе писавшей, сжег его.
Розали хотела помешать избранию Альбера, чтобы еще на пять лет удержать его в Безансоне.
В то время выборы были борьбой партий, и, чтобы победить, министерство подготовляло почву, выбирая для этой борьбы наивыгоднейший момент. Поэтому выборы должны были состояться не ранее, чем через три месяца. Когда человек всю жизнь ожидает избрания, то в период между появлением указа о созыве избирательных коллегий и самими выборами повседневный ход событий для него как бы приостанавливается. Розали поняла, сколько свободы для ее действий дадут эти три месяца, когда Альбер будет чрезмерно занят. Она заставила Мариэтту (пообещав взять ее к себе на службу вместе с Жеромом) снова приносить ей письма, посылаемые Альбером в Италию, а также и ответные. Затевая подобные козни, эта удивительная девушка с самым простодушным видом продолжала вышивать туфли для отца. Она даже удвоила старания казаться наивной, понимая, какую службу ей может сослужить простоватый и наивный вид.
— Розали становится очень мила, — говорила баронесса.
За два месяца до выборов у г-на Буше-отца состоялось совещание, в котором участвовали: предприниматель, рассчитывавший получить подряд на постройку моста и водопровода из Арсье; г-н Гране, тесть г-на Буше (влиятельное лицо, которому Саварюс оказал услугу, за что тот соглашался поддержать его кандидатуру); поверенный Жирарде, издатель «Восточного обозрения» и председатель коммерческого суда. Кроме того, на этом совещании можно было насчитать двадцать семь человек из тех, кого в провинции называют «шишками». За каждым из них стояло в среднем шесть голосов; но они считали по крайней мере десять, так как собственное влияние всегда кажется преувеличенным. Среди этих двадцати семи был подосланный префектом лазутчик, втайне ждавший благосклонности министерства. На этом первом собрании, с воодушевлением, какого от безансонцев никто не мог бы ожидать, было решено выбрать Саварюса кандидатом.
Ожидая, пока Альфред Буше придет за ним, Альбер беседовал с аббатом де Грансей, который проявлял большой интерес к его непомерному честолюбию. Альбер ценил большую опытность священника в политических делах, и тот, тронутый просьбой молодого человека, охотно согласился помочь ему наставлениями и советами в предстоявшей серьезной борьбе. Капитул недолюбливал г-на де Шавонкура, так как из-за его шурина, председателя суда, пресловутый процесс в первой инстанции был проигран.
— Вас предали, сын мой, — сказал умный и почтенный аббат тем мягким и спокойным голосом, какой бывает только у старых священников.
— Предали! — воскликнул Альбер, пораженный в самое сердце.
— Кто вас предал, не знаю, — продолжал аббат. — Но префектуре известны все ваши планы, она заглянула в ваши карты. Сейчас я ничего не могу вам посоветовать. Подобные дела нуждаются в тщательном изучении. Что касается этого вечера и собрания, то идите навстречу ударам, которые хотят вам нанести. Расскажите о своем прошлом; таким путем вы смягчите впечатление, которое это открытие произведет на безансонцев.
— О, я этого ожидал, — сказал Саварюс изменившимся голосом.
— Вы не захотели воспользоваться моим советом; надо было посетить де Рюптов; вы не знаете, как много выиграли бы от этого.
— Что же именно?
— Единодушие роялистов, кратковременное примирение в их рядах перед выборами; наконец, больше сотни голосов! Если добавить к ним голоса духовных лиц, то даже, еще не будучи выбранным, вы стали бы хозяином выборов благодаря системе баллотирования. В таких случаях вступают в переговоры и можно добиться успеха.
Вошел Альфред Буше и с энтузиазмом сообщил о решении комитета; но главный викарий и адвокат остались холодны, спокойны и серьезны.
— Прощайте, господин аббат, — сказал Альбер, — после выборов мы подробнее поговорим о вашем деле.
И поверенный, выразительно пожав руку г-ну де Грансей, взял Альфреда под руку. Священник посмотрел на честолюбца, лицо которого приняло то вдохновенное выражение, какое бывает у полководца, услыхавшего в начале битвы первый пушечный выстрел. Де Грансей поднял глаза к небу и вышел, подумав:
«Какой прекрасный служитель божий вышел бы из него!»
Красноречие нынче — редкий гость в суде. Не часто адвокат вкладывает в речь все свои душевные силы, иначе его не хватит и на несколько лет. Редко слышится теперь красноречивая речь и с церковной кафедры; ее можно услышать разве что на заседаниях Палаты депутатов, когда какой-нибудь честолюбец все ставит на карту и, подстрекаемый тысячью уколов, вдруг начинает витийствовать. Но еще чаще проявляется ораторский талант у некоторых одаренных людей в те роковые мгновения, когда должны свершиться или же потерпеть неудачу их сокровенные желания, когда эти люди вынуждены говорить. Так и на этом собрании Альбер Саварюс, почувствовав, что необходимо завербовать союзников, использовал все свои способности, все силы души и ума. Он вошел в гостиную непринужденно и в то же время без всякого высокомерия, с сознанием своей силы и не проявил ни малодушия, ни смущения, очутившись в обществе тридцати с лишним человек (слухи о собрании и о принятой резолюции уже успели привлечь несколько баранов, привыкших идти на зов колокольчика). Прежде чем выслушать г-на Буше, который хотел произнести спич по поводу решения комитета, Альбер знаком призвал всех к молчанию и крепко сжал руку г-на Буше, как бы предупреждая его о внезапной опасности.