Альберт Эйнштейн. ТВОРЕЦ И БУНТАРЬ
Одно я познал за свою долгую жизнь: вся наша наука наивна и проста по сравнению с реальностью — и все же это самое драгоценное, что у нас есть.
Альберт Эйнштейн
Внимание к этой книге привлекает уже само ее название. Меня всегда манила тайна соединения мысли, логического ряда дедукций — того, что выражается термином «мыслитель», — с эмоциональным отказом от привычного, то есть с тем, что характерно для «бунтаря». Автор — американский математик — написал эту книгу в сотрудничестве с Элен Дюкас — секретарем Эйнштейна с 1928 г. до дня его смерти. Когда-то, если не ошибаюсь, в 1962 г., мы с Элен Дюкас побывали в кабинете Эйнштейна в доме на Мерсер-стрит, 112, а затем долго бродили по садам и рощам Принстона, и она рассказывала о личности Эйнштейна. Элен Дюкас умерла совсем недавно. Это печальное известие пробудило давние воспоминания и желание посвятить ее памяти хоть несколько строк.
Но пока — немного о значении творчества и личности Эйнштейна за пределами физики. Прошло уже несколько десятилетий со дня смерти великого мыслителя, и тем не менее чувство утраты не исчезает. В 1955 г., когда умер Эйнштейн, многие, даже далекие от физики люди, испытали ощущение, сходное с тем, какое Леонид Андреев выразил в связи со смертью Льва Толстого в небольшой заметке «Смерть Гулливера», написанной в 1910 г. Когда Гулливер был жив, лилипуты слышали стук его гигантского сердца, который успокаивал их. И вот это сердце замолкло. Но стук сердца Эйнштейна не успокаивал, а вдохновлял людей, наделенных всепобеждающим разумом. И этот стук не замолк. Он стал громче: неклассическая физика стала неклассической наукой.
Во второй половине нашего столетия теория относительности сблизилась с квантовой механикой, выросли новые астрофизика, биофизика, изменились методы математики и — что самое главное — изменилось отношение между научной интуицией и логическим мышлением. Изменилась и сама логика.
Именно в этом отношении между научной интуицией и логикой — ключ к пониманию новой роли личности, психологии и эмоций человека в научном творчестве. «Автобиографические наброски» Эйнштейна, опубликованные как раз в хронологической середине века, в 1949 г.[1],— редчайший образец мировой автобиографической литературы, в котором столь ярко проступает поглощенность наукой. Но и в научной литературе трудно найти работу, в такой мере пронизанную свойствами личности.
В «Набросках» Эйнштейн говорит об интуиции как о необходимом переходе от эмпирических впечатлений к логическим умозаключениям. Та же мысль в какой-то мере повторена в письме Морису Соловину от 1952 г.: «Квинтэссенцией всего этого является извечная проблема соотношения между миром идей и ощущений (чувственных восприятий)»[2]. Связь между ними — психологическая, интуитивная, но отнюдь не логическая.
Во второй половине нашего столетия интуитивный характер перехода от эмпирии к логике стал еще более явным. Вообще говоря, этот далеко еще не завершенный период в развитии науки в значительной и притом в возрастающей мере продолжает, реализует и выявляет не только собственно физические идеи Эйнштейна, но и психологические, интуитивные черты его творчества. Вторая половина века вполне заслуживает названия «послеэйнштейновский период». И здесь — прямая связь между личностью мыслителя, стилем его мышления и содержанием его открытий и идей. Современный ученый черпает в творчестве Эйнштейна не только научные истины, но и стиль его творческой деятельности, основанной на доверии к научной интуиции и понимании интуитивных корней логических дедукций.
Французские ученые Илья Пригожин и Изабелла Стенгерс назвали свою недавно вышедшую книгу «Новый альянс», имея в виду новый альянс человека и природы[3]. Наука второй половины века гуманизируется не только в процессе своего применения (а с этим связан оптимистический прогноз мира и самого бытия человека), но и по своим методам. Вот почему так важно сохранить образ Эйнштейна, особенности его личности, детали биографии.
Упомянем еще об одной существенной для физика и для всей человеческой культуры проблеме. Это проблема необратимости времени — «стрелы времени». Если классическая механика имела дело с обратимыми движениями, повторениями и циклами, то наука XIX в. уже была знакома с проблемой необратимости времени: необратимым ростом энтропии в изолированных системах, необратимым онтогенезом и (в эволюционной биологии) филогенезом в живой природе. Однако единой концепции необратимого времени не было. Ее нельзя было вывести из теории относительности, о чем Эйнштейн не раз писал своему другу Бессо (заметим в скобках, что их переписка[4], выпущенная в начале 70-х гг., — замечательный по своему значению источник сведений об идеях, биографии и личности Эйнштейна). По-видимому, единая теория необратимого времени вырастает из объединения теории относительности и квантовой механики, из новой астрофизики, биохимии и новой, неравновесной термодинамики[5].
3
Prigogine I. et Stengers I. La Nouvelle Aliance. Métamorphose de science. Paris, Gallimard, 1979.
4
Albert Einstein — Michel Bess о. Correspondance 1903–1955. Treduction, notes et introduction de Pierre Speziali. Paris, 1972, 558 p. Часть этой переписки переведена в «Энштейновских сборниках» 1974 и 1975 гг.
5
См. указанную выше книгу И. Пригожина и И. Стенгерс, а также: Кузнецов Б. Г. Этюды о метанауке. М., «Наука», 1982, с. 19–50.