В июне 1921 г. Эйнштейн возвратился в Германию, где вскоре после этого его имя было присвоено новой обсерватории: она стала называться «Башней Эйнштейна».
Среди ученых, приезжавших в то время в Берлин для работы с Эйнштейном, был и молодой венгр Лео Силард, вместе с которым Эйнштейн запатентовал изобретенный ими холодильный аппарат. Мы и в дальнейшем еще услышим о Силарде.
В марте 1922 г. благодаря усилиям прежде всего Поля Ланжевена (которому пришлось преодолеть сильное сопротивление людей, сохранивших враждебное отношение к Германии) Эйнштейн выступил в Париже в Коллеж де Франс. Он впервые читал лекцию во Франции, что уже само по себе говорит о том, сколь устойчивы последствия войны; не менее красноречивы предпринятые тщательные меры, призванные оградить Эйнштейна, если возникнет такая необходимость, от провокаций. Вот как вспоминает об этом Эйнштейн в письме, написанном в 1943 г.: «Именно [Вальтер] Ратенау [министр иностранных дел Германии] настоятельно посоветовал мне принять приглашение поехать в Париж — жест, по тем временам все еще считавшийся довольно рискованным». В Париже, где Эйнштейн встретился не только с учеными, но и с политическими деятелями Франции, он почувствовал, что его визит еще раз послужил укреплению международного сотрудничества. Кроме того, он с огромным удовольствием встретился со своим старым другом Соловиным — членом Академии «Олимпия».
Эйнштейн был и интернационалистом, и евреем; в некоторых кругах Германии, как и во Франции, его поездка в Париж вызвала сильное озлобление. Даже среди коллег — немецких ученых — Эйнштейн ощущал возникшую на национальной почве отчужденность. На заседаниях они, бывало, не знали, садиться ли рядом с ним, — одни по внутреннему убеждению, другие — из страха показаться дружелюбно к нему настроенными.
На С Конгрессе естествоиспытателей, который должен был состояться в сентябре 1922 г. в Лейпциге, Эйнштейн должен был произнести вступительное слово. Однако Эйнштейн счел необходимым отменить свой доклад, и 5 июля 1922 г. писал из Киля Планку[32]:
«… Несколько достойных доверия людей предостерегают меня от появления в Берлине в ближайшее время и вообще от каких бы то ни было публичных выступлений в Германии. По- видимому, я принадлежу к числу тех лиц, против которых со стороны „народа“ готовятся покушения. Разумеется, прямых доказательств этому у меня нет, однако создавшееся ныне положение подтверждает правдоподобность опасений. Если бы речь шла о действительно важном выступлении, соображения такого рода меня бы не остановили. Но в данном случае это чистая формальность, и кто-нибудь другой (например, Лауз) с успехом может меня заменить. Затруднения возникли из-за того, что газеты слишком часто упоминают мое имя и тем самым настроили против меня сброд. Сейчас может помочь лишь терпение и… временное отсутствие. Прошу Вас об одном: отнеситесь к этому маленькому происшествию спокойно, как это делаю я…»
В течение некоторого времени Эйнштейн, вняв предостережениям, нигде не показывался в Берлине и отменил свои лекции. Но 1 августа 1922 г. он открыто появился на антивоенной манифестации в Берлине. Этим смелым поступком Эйнштейн показал, что не даст себя шантажировать. Так он вновь обрел свободу действий. Тем не менее в Лейпциге он не выступил.
В октябре 1922 г. по приглашению японского издателя Эйнштейн с женой отправились в Японию, где провели около полутора месяцев.
Германский посол в Японии прислал в Берлин доклад, в котором визит Эйнштейна сравнивался с триумфальным шествием. Где бы Эйнштейн ни появлялся, сразу же собирались толпы жаждущих взглянуть не него людей. Эйнштейн был принят императрицей. Газеты наперебой печатали репортажи о его пребывании в стране, наполненные как фактами, так и вымыслом. На него посыпался дождь наград и всевозможных подарков. Сам же Эйнштейн был покорен изяществом японцев. Четверть века спустя — через двадцать пять трагических лет он живо вспоминал о своей поездке в Японию, говоря: «Я так полюбил этот народ и эту страну, что не мог сдержать слез при расставании». Эта поездка оказалась желанной передышкой после того напряжения, в котором пребывал Эйнштейн в Берлине после убийства Ратенау. Посол Германии в Японии, вначале несколько обескураженный порой неподобающе скромным одеянием Эйнштейна, затем расположился к нему и в официальных сообщениях в Берлин отмечал, что, несмотря на все те почести, которых был удостоен Эйнштейн, тот оставался скромным, дружелюбным и непретенциозным. По-видимому, Эйнштейн резко отличался от других приезжих знаменитостей, с которыми приходилось иметь дело послу.