В трехмерном пространстве для описания движения частицы нужны соответственно три уравнения. Но уравнения четырехмерного гравитационного поля, будучи достаточными, дадут, очевидно, четыре уравнения для описания движения частицы. Сотрудникам Эйнштейна это казалось главной угрозой успеху всего предприятия. Так казалось им, но не Эйнштейну. Он увидел в лишнем уравнении замечательную возможность: оно разрешало бы определенные орбиты и запрещало другие — точно так же, как в теории, разработанной Бором в 1913 г. Вот это была бы подлинная ирония судьбы, если бы после стольких баталий между Эйнштейном и Бором оказалось, что и ранний вариант квантовой теории Бора, и соответствующие квантовые эффекты входили в качестве составной части в общую теорию относительности Эйнштейна. Увы, так не получилось: четвертое уравнение не накладывало никаких ограничений. Тем не менее эта несбывшаяся надежда свидетельствует о настойчивом и всеобъемлющем стремлении Эйнштейна к физическому единству.
Случалось, что работа заводила в совершеннейший тупик. В таких случаях, если и горячий спор не мог из него вывести, обычно Эйнштейн спокойно говорил на своем весьма своеобразном английском языке: «Я подумаю немного», — переставляя при этом слова и заменяя не получавшиеся звуки другими. Во внезапно наступившей тишине он начинал медленно ходить взад и вперед или по кругу, не переставая накручивать на палец прядь волос. Все это время у него сохранялось мечтательное выражение лица: мысли его, казалось, витали далеко, но взгляд был как бы обращен внутрь. Ничто не говорило о напряженной умственной работе. Никаких внешних признаков глубокой сосредоточенности. Ни следа возбуждения, вызванного недавним спором. Лишь безмятежность и внутренняя собранность: высочайшая работа мысли. Эйнштейн думал. Минута шла за минутой. И вдруг, совершенно неожиданно, он спускался на землю — с улыбкой на лице и готовым сорваться с уст ответом. И при этом он не мог бы даже намеком передать ход рассуждений — если таковые вообще имели место, — приведших его к решению.
20 декабря 1936 г., всего через три года после переезда в Принстон из Европы, умерла жена Эйнштейна Эльза. Постаревший от горя Эйнштейн отказывался прервать работу, уверяя, что сейчас нуждается в ней, как никогда. Первые попытки сосредоточиться на работе были тщетными. Но горе не впервые посетило его, и он уже знал, что в таком случае работа — бесценное противоядие.
Задолго до начала второй мировой войны Эйнштейн, как и Бор, и другие авторитетные ученые, прилагали все силы, чтобы помочь бежать из нацистской Германии тем, для кого пребывание там граничило со смертельной опасностью. Активное участие в этом принимала и Эльза Эйнштейн. В этой связи представляет интерес рассказ уже известного нам скрипача Бориса Шварца. Методы, которыми действует бюрократия, слишком сложны, чтобы можно было вразумительно описать их в книге об Эйнштейне. Борис Шварц и его родители (все они родились в России) стали в свое время подданными Германии. Тем не менее, придя к власти, нацисты лишили их подданства — ведь они в конце концов не перестали быть евреями! В результате этого решения властей Шварцы стали разве что чуть менее уязвимыми, чем евреи — уроженцы Германии. В пределах страны они могли давать концерты исключительно для еврейского населения. Однако им были выданы паспорта без указания подданства, что открывало для них возможность уехать за границу — при условии, что им удастся получить визы. Но чтобы добиться выездных виз, Шварцам нужно было прежде получить разрешение на въезд в Германию. Хотя нацисты лишили Шварцев подданства, но разрешение на въезд все-таки выдали. Таким образом, Шварцы могли теперь зарабатывать на жизнь, давая концерты за границей.
Однако с каждым днем становилось все очевидней, что дальнейшее пребывание в Германии сулит им одни опасности, а может быть, и гибель. В отчаянии Шварцы обратились к пастору американской церкви в Берлине. Тот написал Эйнштейнам, и в результате Шварцы получили из Америки теплое письмо, датированное 25 августа 1935 г. и подписанное Эльзой Альберти — псевдонимом, по которому нетрудно было догадаться, кто был автором письма. В нем ни разу не было упомянуто опасное имя — Эйнштейн. После этого письма последовали другие, несмотря на то что Эльза Эйнштейн в то время была уже серьезно больна.