Тем временем Эйнштейн нажимал на все пружины, и вот в начале 1936 г. Борис Шварц неожиданно получил из американского посольства в Берлине известие, что ему оформили визу на въезд в США. Эти визы пользовались большим спросом, но получить их могли лишь немногие. Чтобы организовать выдачу американской визы, Эйнштейну пришлось не просто использовать свое влияние. От него потребовали подписать поручительство, в котором он давал гарантию, что в случае приезда в США Борис Шварц не будет находиться на попечении государства. Эйнштейн поручился, предоставив при этом (как и в некоторых других случаях) в качестве гарантии свои собственные средства. Однако, если речь шла о лице, не являющемся родственником поручителя, одной подписи было недостаточно. Тогда Эйнштейн уговорил некоего состоятельного американского банкира поручиться вместе с ним за Бориса Шварца. Но даже на этом трудности не кончились. Когда Шварц явился в посольство США, его попросили представить доказательства, что он действительно знаком с Эйнштейном: никто не мог быть уверен в том, что Шварц — а если уж на то пошло, то и сам Эйнштейн, — не пытается ввести власти в обман. Времена были суровые, а правила предоставления въездных виз очень строгие. Сотрудники посольства не могли позволить себе идти на риск; Эйнштейн же, наоборот, не мог не рисковать. К счастью, Шварц располагал неопровержимыми доказательствами. Он представил в посольство фотографии, на которых Эйнштейн, Борис Шварц и его отец изображены музицирующими вместе. Наконец виза была получена, и Шварцу удалось приехать в США, где Эйнштейн уже обратился к дирижеру Юджину Орманди и другим влиятельным в музыкальном мире лицам, чтобы облегчить Шварцу поиски места. Орманди, чувствуя себя очень польщенным — как-никак сам Эйнштейн обратился к нему с просьбой, — оказал Шварцу всяческую поддержку, после чего уже сам отважился обратиться к Эйнштейну: попросил его фотографию.
Как только Борис Шварц был устроен, его родители смогли приехать вслед за ним, и берлинское трио благополучно воссоединилось в Америке. Когда они все вместе музицировали в Принстоне, удовольствие Эйнштейна, должно быть, стократ увеличивалось при мысли о том, что именно он спас Шварцев от почти неминуемой гибели в газовых камерах нацистских концлагерей.
Шварцам повезло. Мы остановились на этом так подробно, потому что здесь как в зеркале отразились те неустанные усилия, которые предпринимал Эйнштейн, как только речь заходила о том, чтобы помочь друзьям, бывшим коллегам и даже совершенно незнакомым людям избежать преследований нацистов. Действительно, он настолько безотказно раздавал поручительства, что они вскоре подверглись своеобразной инфляции, а это в значительной степени ослабило их действенность. Но так или иначе вмешательство Эйнштейна спасло жизнь многим попавшим в беду людям.
Случай с Инфельдом не совсем подходит под эту категорию. Однако некоторая связь все же прослеживается. Инфельд был известен как одаренный физик; вместе с Эйнштейном он работал над уравнениями движения; наконец, за него лично ходатайствовал сам Эйнштейн; и, несмотря на все это, Инфель- ду никак не удавалось устроиться в Америке. Чтобы как-то выручить его, Эйнштейн в сотрудничестве с Инфельдом стал работать над книгой «Эволюция физики», которая была опубликована в 1938 г. В этой книге величественное развитие физической науки раскрывает для неспециалистов человек, который революционизировал научную мысль и сумел в то же время сохранить связь современной науки с наукой далекого прошлого.
«Эволюция физики» сразу же завоевала успех, и тогда Эйнштейн сказал Инфельду: «Ваша карьера состоялась». Несомненно, эта книга сыграла немалую роль в том, что Инфельд все-таки получил работу в Канаде.
Мы уже упоминали письмо Эйнштейна к Рузвельту от 2 августа 1939 г., где Эйнштейн предупреждал президента о возможности создания урановой бомбы. Спустя неделю, 9 августа 1939 г., Эйнштейн написал серьезное письмо Шредингеру.
Может быть, о бомбе? Нет. На этот раз письмо было посвящено другой беспокоившей его проблеме — интерпретации квантовой механики. Поздравив Шредингера с удачным примером с кошкой в состоянии квантовой неопределенности — ни определенно живой, ни определенно мертвой, — Эйнштейн пишет о «мистике» (имея в виду Бора), «который запрещает, считая ненаучным, любой вопрос о чем-то, существующем независимо от того, проводится над ним наблюдение или нет, т. е. вопрос о том, жива ли кошка в некоторый определенный момент до проведения наблюдения». В этом письме Эйнштейн дважды возвращается к тому, что он «по-прежнему убежден», что квантовая механика дает неполное описание действительности. А в конце письма есть место, которое, видимо, касается не только проблем квантов, но и надежды Эйнштейна на возможность их разрешения с помощью единой теории поля. «Я пишу Вам это, — обращается он к Шредингеру, который, как известно, был одним из самых его верных сторонников, — не питая ни малейших иллюзий, что мне удастся убедить Вас, но с единственным намерением объяснить Вам мою точку зрения, придерживаясь которой я остался в полном одиночестве».