На дороге к Гольцхаймерской пустоши, месту казни, ждала колонна автомобилей, эскадрон кавалерии и три роты пехоты. По-видимому, французы всё ещё боялись, что товарищи Шлагетера могут освободить его отчаянным актом. Его сопровождающие, немецкие священники и адвокаты, были в высшей степени потрясены достойным восхищения спокойствием Шлагетера. Его последние слова им были: «Передайте привет от меня моим родителям, братьям, сестрам и родственникам, моим друзьям и моей Германии!» Затем он прямо, твердым шагом, двинулся к установленному для расстрела столбу.
Винтовочный залп разорвал тишину утреннего сумрака. Сердце, которое любило свою страну и свой народ больше, чем собственную жизнь, прекратило биться – сильное и мужественное сердце, как у расстрелянных по приказу Наполеона тирольских борцов за свободу, как у офицеров фон Шилля или у книготорговца Пальма! Шлагетеру было всего 28 лет. Командующий расстрельной командой французский офицер в знак уважения перед ним опустил свою шпагу перед трупом мужчины, который сотни раз рисковал своей жизнью для Германии и как настоящий герой умер за свой народ.
Был у меня товарищ
Присутствовавший при казни французский врач рассказывал доктору Зенгштоку: «Я уже не раз видел, как умирают люди при казни. Но так мужественно и спокойно, как этот смелый прусский офицер, не умирал на моей памяти еще никто. Если бы мне пришлось когда-нибудь принять смерть подобным способом, то я желал бы себе, чтобы я смог стоять перед лицом смерти так же мужественно и героически, как он». И французский прокурор Дюмулен тоже сказал доктору Зенгштоку: «Невозможно, чтобы мужчина умирал так смело и героически, если его действия, которые привели его к смерти, не были продиктованы самым благородным, самым чистым и бескорыстным патриотизмом».
У мертвого Шлагетера было изъято несколько пробитых пулями бумаг. Там, среди прочего, были такие слова: «Будь тем, кем ты хочешь быть, но кем бы ты ни был, имей мужество быть им полностью!» Выражение, в соответствии с которым Шлагетер прожил всю свою жизнь. «Потому что он принадлежал к тем, у которых есть высокая цель, и они стремятся к ней, преисполненные мужества». В Прибалтике он узнал одну песню на финском языке, заключительная строка которой навсегда врезалась ему в память:
Флаг должен развеваться, даже если солдат падет!
Опубликованное утром 26 мая в прессе сообщение об убийстве Шлагетера произвело в Германии и за границей эффект разорвавшейся бомбы. В воскресенье, спустя один день после расстрела, могила Шлагетера стала целью постоянно растущей толпы. Путь домой в Шёнау стал настоящим триумфальным шествием. Где бы ни останавливался поезд, гроб Шлагетера, покрытый имперским военным флагом, приветствовали огромные скопления людей с горами венков. Во Фрайбурге, на последней станции, студенчество, во главе его бывшие связники Шлагетера, вышло на демонстрацию. У его могилы в Шёнау товарищи по 76-му полку полевой артиллерии, снова фрайбургские коллегии и все слои народа ожидали его.
«Когда знамена были приспущены над открытой могилой», пишет священник Фассбендер, «показалось, как будто мертвец кричал всем как последнее напоминание:
БУДЬТЕ ЕДИНЫ,
ТАК КАК ТОЛЬКО ЕДИНСТВО
СНОВА СМОЖЕТ ПОМОЧЬ
ПОРАБОЩЕННОМУ ОТЕЧЕСТВУ!»
После проигранной Второй мировой войны спроектированный профессором Клеменсом Хольцмайстером и торжественно открытый 23 мая 1931 года памятник Шлагетеру, который с отлитым из крупповской стали крестом возвышался далеко над Гольцхаймеровской пустошью, был снесен не по приказу оккупационных властей, а по решению собрания депутатов городского совета, куда входили члены всех партий от ХДС до КПГ, и был заменен на памятник жертвам национал-социализма!
На саркофаге были слова рабочего поэта Генриха Лерша:
ГЕРМАНИЯ ДОЛЖНА ЖИТЬ,
ДАЖЕ ЕСЛИ МЫ ДОЛЖНЫ УМЕРЕТЬ!
Тогда на торжественную церемонию открытия памятника с речью бывшего рейхсканцлера Куно явилось 50 000 человек!
И памятник Шлагетеру в Шёнау тоже был в июне 1985 года осквернен неизвестными преступниками, проявление духовного разложения, которое не было бы возможным ни в одной другой стране мира! Любой народ, характер которого не опустился окончательно, вспоминал бы о действиях Шлагетера с гордостью и благодарностью.