7 марта 1915 года его направляют на Западный фронт, на котором он и прошел всю войну от Фландрии до Вогез. В 23 года он стал офицером и вскоре командиром батареи. За образцовую смелость он получил Железный крест первого и второго класса. Шлагетер был прирожденным командиром, не щадившим себя, сдержанным, даже малоразговорчивым, но всегда в веселом настроении. Как начальник он отличался добросердечной заботой о своих солдатах. С такой же верной привязанностью и они относились к своему командиру, которого воспринимали больше как человека рядом с ними, чем над ними. Когда ему однажды выделили кровать в блиндаже для отдыха, в то время как его солдаты должны были спать на соломе, он отказался от кровати со словами: «Я сплю там, где спят мои солдаты!»
Его начальники оценивали его как твердого, надежного и подходящего для особенно трудных заданий бойца. Свидетельством его самоотверженного мужества был случай в Варнетоне, к югу от подвергающегося жестокому штурму Кеммеля. Как артиллерийский наблюдатель он поднялся на колокольню, с которой открывался широкий вид на местность, чтобы корректировать огонь немецких батарей. Враг знал о значении этого «глаза противника» и засыпал колокольню своими артиллерийскими залпами. Шлагетер понимал, что это – задание для смертников, но все же, он держался. Тут прямое попадание поразило уже покосившуюся колокольню. С треском она обрушилась, погребая под собой Шлагетера. Его уже посчитали мертвым, но он отделался тяжелыми контузиями. Судьба явно готовила его для чего-то другого.
В тяжелой, кровавой борьбе германская армия в ноябре 1918 года все еще удерживала фронт вдали от немецких границ. Но в тылу и на родине в то же самое время уже начался настоящий ведьмовский хоровод распада и разложения. Когда Шлагетер, получив приказ об отходе, со своей батареей перешел Рейн, один из новообразованных «солдатских советов» с красными повязками попался ему навстречу. «Вы в вашей батарее уже создали солдатский совет?» Шлагетер поехал дальше, не удостоив спрашивающего даже взгляда. «Поговорите с моими унтер-офицерами!» Но те совсем ничего не стали говорить, лишь схватили этих тыловых крыс, хорошенько их отколотили и бросили в придорожную канаву.
На своей баденской родине Шлагетер еще раз испытал этот дурацкий танец ноябрьских революционеров. По решению местного солдатского совета его размещенная в школе батарея должна была сдать оружие. Спокойно и вежливо он спрашивает: «Кто вы такие?» Дезертиры и симулянты побледнели от страха, увидев подготовленные к стрельбе пушки на школьном дворе. Они, как парализованные, попросили прощения и улизнули, ничего не добившись.
После официальной демобилизации 11 декабря Шлагетер записывается во Фрайбургский университет. Хотя его мать хотела видеть своего сына теологом, он выбирает экономику. Аудитории кажутся фронтовику тесными и далекими от действительности. Здесь преподают седые профессора, которые выглядят скорее странными ввиду хаотичного положения в империи.
Хоть оружие уже и замолчало, но английская блокада голодом продолжалась, чтобы вынудить у немцев подпись под позорным версальским диктатом. Руководитель немецкой делегации на мирных переговорах в Версале, граф фон Брокдорфф-Ранцау, во время переговоров бросил в лицо своим преисполненным ненависти противникам: «Но сотни тысяч [в конечном счете, их был почти миллион, преимущественно женщины и дети!], погибших после войны в результате блокады, были убиты из-за холодного расчета, после того, как победа уже была достигнута и обеспечена. Вы подумайте об этом, когда говорите о вине!» (Всего два с половиной десятилетия спустя союзники так же докажут свое особое понимание «гуманности» в Дрездене, Хиросиме и Нагасаки!)
Пока Шлагетер слушал сухие лекции профессоров, большевизм стоял перед открытыми воротами империи. Его орды с направлением удара на Восточную Пруссию встречали самое незначительное сопротивление в балтийских провинциях. Во Фрайбурге был образован добровольческий корпус Медема для защиты от этой угрозы. Шлагетер оставил спокойную студенческую жизнь и последовал зову долга.
Борьба в Курляндии
До ноябрьского правительства постепенно дошло, что оно не может задержать большевиков фразами о гуманности или о правах человека. Поэтому оно волей-неволей поддержало создание добровольческих корпусов – «фрайкоров». Латвийское правительство Ульманиса и немецко-балтийские землевладельцы пообещали бойцам «фрайкоров» одну треть своих земельных угодий для поселения после окончания борьбы. И победившая Антанта ожидала от немцев, что они будут противостоять большевистской опасности. Лживая политика, цинизм которой стал очевиден лишь позже, когда немецкие борцы пожертвовали свою кровь в интересах Запада, чтобы тот потом позорно их предал!