Легаты и Раймонд VI
Иннокентий сильно надеялся на успех мер, принятых им. Два цистерцианских монаха, Райнер и Гвидон, уже прежде вели проповедь в Лангедоке. Надо сказать, что члены этого братства в большинстве случаев в точности следовали преданию основателей орденов, в отличие от остальных монахов. Те же люди, которые действовали среди еретиков, своими жизнью и характером во многом напоминали суровые аскетические типы первых католических миссионеров христианства. К этим чертам они добавляли фанатизм позднейших францисканцев. По отзыву Иннокентия, Райнер был муж испытанной честности, могучий божественными делами, а Гвидон – богобоязненностностью и ревностью к добродетели. Во всяком случае, неограниченное рвение того и другого не подлежит сомнению.
Исполнители планов Иннокентия всегда были людьми террора, деятелями беспощадными, и в этом выборе людей заключается весь внутренний разлад личности Иннокентия. Неутомимо деятельный, исполненный безграничных планов, папа находил лиц, столь же энергичных, непреклонных, но не всегда свободных от тщеславия, эгоизма и корыстолюбия. Подобно многим великим людям, он мало смотрел на нравственный характер исполнителей. Он набрасывал общий план, а им предоставлял исполнение, не анализируя тех средств, к которым они могли прибегать и действительно прибегали.
Между тем люди, подобные Райнеру и Гвидону, были облечены огромной властью, неограниченным правом интердикта над людьми и землей. Архиепископу Нарбонскому циркуляром от 13 апреля 1198 г. предписывалось оказывать им во всем содействие, все их распоряжения заранее одобрять. Все, что они не постановят против вальденсов, катаров, патаренов и других еретиков, их последователей и защитников, местные духовные власти должны смиренно подтверждать. Светские же власти – графы, бароны и вельможи – должны содействовать проповедникам, а именно конфисковывать имущества отлученных, изгонять их, сперва приказом, а потом, если еретики будут презирать отлучение Райнера, то и силой оружия, «помощью светского меча»[6].
О том же были посланы циркуляры архиепископам д’Э, Вьеннскому, Арелатскому, Таррагонскому, Лионскому и их епископам, и также всем князьям, графам и баронам южных областей.
Только притворным спокойствием папы, его верой в несокрушимую крепость Церкви, можно объяснить предложение баронам Тулузским гостеприимно принимать легатов-цистерцианцев. Не прошло и месяца проповеднической и административной деятельности Райнера, успевшего произнести несколько интердиктов и удалить многих духовных лиц с их мест, как папа отправил его в Испанию по тем же церковным делам, и обязанности его всецело поручил Гвидону, послав о том (13 мая 1198 г.) циркулярное извещение по всем южным епархиям.
Через год Райнер вернулся; его полномочия на вторичное легатство были подтверждены 12 июля 1199 года, и в то же время всему местному духовенству предписывалось удвоить наблюдение за еретиками[7].
Прошло полтора года опыта. Мирные распоряжения не приводили ни к чему; усердие бернардинских фанатиков в Лангедоке, оскорблявшие тамошнюю традицию свободы только возбуждали ненависть в народе, безразлично – в католиках ли, или еретиках.
Ересь по-прежнему стучалась в ворота Рима. Первосвященник римский не решился приехать в Витербо – город наполнен еретиками.
Влияние еретиков усиливалось, можно сказать, на глазах у папы, в его вотчине, и было способно привести Иннокентия в негодование. Однако и тут он только повышает тон; дух относительной умеренности и теперь не покидает его.
В послании к жителям Витербо от 25 марта 1199 года он, под угрозой проклятия, запрещал им повиноваться еретическим сановникам. Как ленный государь, он освобождает их от клятвы и лишает должностей тех консулов, которые позволяли себе заседать рядом с еретиками. Патаренов он повелевает выгнать в течение пятнадцати дней, и лишь на случай ослушания грозит им войной и гневом, который покажет им всю силу апостольского меча[8].
Все эти угрозы, как оказалось впоследствии, не оказали должного впечатления; всякое отлучение было бессильно; прекращение церковного католического богослужения только радовало большинство. Лишь одно личное прибытие папы могло поправить католическое дело, побудив еретиков удалиться из города.
Сцены в Витербо поэтому демонстируют неизбежность той политики, принять которую Иннокентий мог только в силу исключительности обстоятельств.
Ни о каком участии Юга в католических интересах нельзя было и думать. Одна партия никак не могла понять другой. У каждой были противоположные пути, сойтись на которых было невозможно. Каждая имела своих борцов, героев и вождей. Чем был для католичества Иннокентий III, тем для альбигойства в некотором отношении служил Раймонд VI. Мог ли он думать об уступках и смирении, даже если бы при его дворе верили слухам о Крестовом походе? На него были обращены надежды последователей нового вероучения. Он не скрывал своего покровительства ереси. В церковь он водил своего шута, который подпевал священнику, кривлялся, гримасничал и, стоя спиной к алтарю, благословлял народ. Граф во всеуслышание говорил, что цистерцианские монахи не могут оставить свою роскошь, что он сам хотел бы походить на альбигойских проповедников и мучеников. Цистерцианский аббат жаловался ему на еретика Гуго Фабри, который хвастался тем, что осквернил католический храм в Тулузе и, между прочим, рассказывал, что в священнике, совершающем таинства, присутствует демон. Граф в ответ на это сказал, что за подобные пустяки он не накажет и последнего гражданина в своем государстве. Все знали, что в его свите были проповедники, утешенные и диаконы альбигойские. Раймонда часто видели на торжественных собраниях еретиков. Иногда эти собрания устраивались в его собственном дворце. Он преклонял колена, выслушивая молитвы утешенных или принимая их благословение. Его желанием было умереть на руках «добрых людей».
8
Ibid. I. II, ep. 1. – CCXIV, 537–539. Дела в Витербо см.: I. VIII, ep. 85, 105; IX, 258; X, 105, 130, 139. Gesta Inn. c. 123.