Сотрудничество Филиппа Августа было важно и по другой причине, поскольку ему, как сюзерену Раймунда, предстояло вернуть себе владение графством Тулуза. В марте Иннокентий написал королю вкрадчивое письмо, в котором поздравлял с успехами его правления и указывал, что нет лучшего применения его силе, дарованной Богом, чем сражение за Церковь на Юге. Когда это послание достигло Франции, Филипп Август все еще был поглощен делами в Пуату. Он находился со своей армией под Туаром осаждая союзников короля Иоанна, да сам и чувствовал себя неважно. Вместо ожидаемого обещания помощи Иннокентий получил бесплатную лекцию по праву. Граф Тулузский, ответил Филипп, конечно, не является его другом, но не дело Папы приглашать французов вторгнуться во владения графа. Если Иннокентий уведомит его в надлежащей форме, что граф осужден за ересь, чего еще сделано не было, то он конфискует фьеф в надлежащее время. На Филиппа не произвели впечатления инструкции Папы Римского различным французским прелатам с требованием договориться о перемирии между ним и его врагами. Король также был недоволен тем, что его военная мощь уменьшилась, даже временно, из-за набора крестоносной армии среди его вассалов.
В мае, когда Филипп оправлялся от болезни во время кампании, его посетил в Шиноне келарь монастыря Сито, который от имени герцога Бургундского и графа Неверского попросил у него разрешения принять крест. Король неохотно дал разрешение, но с оговоркой, что другим баронам не будет позволено последовать их примеру. Если бы это условие было выполнено, крестовый поход угас бы толком не начавшись. Но в конце месяца войска Филиппа одержали победу в Пуату, и его отношение к крестоносному предприятию смягчилось. Более того, становилось очевидным, что возмущение, вызванное смертью Пьера де Кастельно, было слишком сильным, чтобы сдержать его бесстрастными политическими расчетами Филиппа. Оговорка была отменена и забыта.
Заручившись поддержкой нескольких знатных баронов, чья поддержка была крайне необходима, Арно-Амори дождался 14 сентября, прежде чем официально провозгласить крестовый поход на общем капитуле ордена цистерцианцев. Альбигойский крестовый поход не обладал мощной эмоциональной привлекательностью ближневосточных крестовых походов, а Арно-Амори не был ни Святым Бернардом, ни Урбаном II. Однако цистерцианцы энергично проповедовали поход всю зиму 1208-9 годов, и реакция французской знати оказалась весьма обнадеживающей. Современники не были так шокированы идеей крестового похода в христианскую страну, как антиклерикальные историки XIX века. В обществе, основанном на общности религии, разве еретики не были иностранцами? Не были ли они, как настаивал Иннокентий в своем письме французскому королю, даже хуже сарацин, потому что были ближе к сердцу христианства? Обещание всеобщей индульгенции за уничтожение таких паразитов было слишком хорошим предложением, чтобы от него отказываться. "Я категорически обещаю, — заявил проповедник Четвертого крестового похода в Базеле всего за четыре года до этого, — что каждый из вас, кто примет крест и исповедуется, будет полностью очищен от всех своих грехов". Это обещание теперь повторялось по всей Бургундии и северной Франции. Те, кто слышал его, ничего не знали о богословских угрызениях совести, которые проводили различие между отпущением греха и исповедью. Они хотели быть причисленными к "предприимчивым бизнесменам", к которым обращался Святой Бернард во время проповеди Второго крестового похода в 1146 году. "Крест, говорил он, — это выгодная сделка, которую нельзя упустить: он обойдется вам недорого, но если вы будете носить его со смирением, он будет стоить Царства Небесного". Многие согласились, от вора из Лилля, которого графиня Шампани предпочла бы видеть в тюрьме, до графа Оверни, которого заставили присоединиться к крестоносной армии в качестве наказания за наложение рук на епископа.
Для дворянства существовали как мирские, так и духовные причины для участия в крестовом походе. Их владения, по крайней мере теоретически, были защищены в их отсутствие бдительной Церковью. Проценты по их долгам отменялись по приказу Папы, а на выплату налогов накладывался мораторий. Одна только эта уступка должна была быть непреодолимо привлекательной для рыцарских семей Бургундии, прозябавших в условиях, очень похожих на те, в которых находились сами катарские дворяне, на своих урезанных и раздробленных уделах. Кроме того, существовала перспектива распределения богатых фьефов после успешного завершения крестового похода. Декрет Иннокентия III Vergentiis in senium от 1199 года разрешал конфискацию земель еретиков, а крестоносные буллы Папы недвусмысленно предлагали эти земли тем, кто сможет их взять. Филипп II Август, правда, выдвигал серьезные оговорки на этот счет. Но они не были общеизвестны. Да и не было бы большой разницы, если бы они были известны, ведь если Эрве де Донзи, в 1199 году, без всякого на то права смог захватить графство Невер, то предприимчивый охотник за удачей, при полной поддержке Церкви, мог отвоевать графство Тулуза у его недостойного владельца.