Десятью днями ранее, на южном склоне Сьерра-Морены, армия другого крестового похода сокрушила мощь Альмохадов в битве при Лас-Навас-де-Толоса и изменила судьбу Испании.
Симон не забыл о неприятностях, которые причинили ему собственные наемники. Первым его предприятием после падения Пенне стал поход на Бирон, замок Мартина Алгая, с кем нужно было уладить личную вражду. Карьера Мартина Алгая могла бы стать примером для многих ему подобных[20]. Он был наваррцем, как и большинство знаменитых капитанов-наемников южной Франции, человеком низкого происхождения, мало набожным и с сильными суевериями, чья жестокая, агрессивная репутация стала предметом для воспевания трубадурами еще при его жизни. Такие люди зарабатывали на жизнь тем, что нанимали отряды профессиональных солдат под своим командованием для тех, кто мог себе позволить их оплатить. Отряд Мартина был невелик, но он принес ему богатство и, что он, несомненно, ценил гораздо больше, положение в обществе. Примерно в 1206 году он женился на женщине из семьи Гонто, и таким образом приобрел замок Бирон на западе Керси. Вместе с новым статусом пришли и социальные обязательства: Мартин стал постоянным благотворителем цистерцианского аббатства Кадуэн и, вероятно, намеревался быть там похороненным. В прошлом он успел послужить разным господам, сражался за Ричарда Львиное Сердце в Аквитании и недолго был сенешалем короля Иоанна в Гаскони и Перигоре. Затем, в 1211 году, он перешел на службу к Симону де Монфору, но предал его, сбежав в решающий момент с поля боя при Сен-Мартен-ла-Ланде. У Мартина не хватило духу вернуться в армию Симона, поэтому он заключил мир с Раймундом VI и удалился в свой замок Бирон. Бирон находился всего в двадцати милях от лагеря Симона в Пенне. В конце июля крестоносцы появились там со всей армией и почти сразу же взяли штурмом внешнюю стену. Гарнизон Бирона, укрывшийся в донжоне, был рад выдать своего господина в обмен на собственную жизнь. Мартина передали его бывшему нанимателю и строго-настрого велели исповедаться в своих грехах. Затем его провезли вокруг стен на лошади посаженным задом на перед и повесили на виселице у ворот собственного замка.
В северном Лангедоке крестоносцам оказали сопротивление только два важных города — Муассак и Монтобан. Оба они были крупными дорожными узлами и контролировали речные переправы, которыми Симону необходимо было овладеть, если он хотел сохранить завоевания в Ажене. Монтобан был более важным из этих двух городов, но протяженность его стен, возможно, удерживала Симона от попытки осадить его со своей уменьшающейся армией. Поэтому крестоносцы направились к Муассаку и прибыли туда рано утром 14 августа, когда монахи великого бенедиктинского аббатства выходили из терции.
Дорога из Бирона пересекала самую резкую разделительную черту в ландшафте Лангедока, пятидесятимильный участок реки Гаронны от Ажена до Коссада, который отделяет великую равнину Тулузена от последних отрогов Центрального массива. Средневековые люди, как и мы, могли восхищаться окружающим природным ландшафтом. Священник из лагеря Симона мог лирически рассказывать о широкой долине реки Ло под Пенне, "о далеких просторах лугов, о богатстве возделанных полей, о роскошных виноградниках, о чудесном живительном воздухе равнин, пересекаемых прекрасными ручьями и реками". Но любовь к горам относится к совсем другому виду романтизма. Холмы Керси привлекают нас больше, чем людей той эпохи, которые представляли себе Эдемский сад как плоскую возделанную равнину, а долины Бургундии называли "ужасными местами", пригодными только для самых строгих монашеских орденов[21]. Для крестоносцев, которые большую часть лета проводили в иссушенных лесах региона Коссе-де-Лимонь, долина Гаронны была землей обетованной. Они восхищались урожаем садов и виноградников. Бодуэн Тулузский обедал гусями и жареными каплунами. Однако этот земной рай был рукотворным, созданным в результате долгих лет мира, который теперь нарушала сама католическая Церковь. Двумя столетиями ранее большая часть этого региона была покрыта густым лесом, с разрозненными островками возделанной земли. Линии посадок тополей, которые сейчас удерживают берега Гаронны и стабилизируют ее русло, — это вклад XVIII века. В XII веке были созданы широкие поля и аккуратно возделанные террасы. Монашеские ордена, бенедиктинцы из Муассака и рыцари тамплиеры и госпитальеры из Тулузы, выкупили участки земли у мелких собственников, вырубили леса и воссоздали обширные виллы римских времен. Только Церковь имела капитал и время, чтобы осуществить такие амбициозные планы. "Мы нашли здесь пустырь, и он был пустырем в течение многих лет", — заявили госпитальеры в 1195 году о деревне Лашапель. Но теперь она была густонаселенна и богата. Взрывной рост населения Юга, породивший новый класс сельской бедноты, подпитывал эти поселения обездоленными мигрантами. Из маленьких деревень вырастали города, как Кастельсарразен, или, как Монтобан, основанный графом Тулузы, в 1144 году, на пустоши. Такие деревни, как Сен-Никола-де-ла-Грав, расположенная напротив Муассака, напротив слияния рек Тарн и Гаронна, были созданы из ничего монахами-бенедиктинцами. Ее планировка, с прямыми улицами и домами, построенными на участках одинакового размера, до сих пор свидетельствует о сознательном планировании, которое привело к ее возникновению.
20
Chanson, vol. i, p. 210n3. Это не Мартин де Олите (как утверждает
21