— О, боже мой, не всё сразу! Я ничего об этом не знаю! Смутно помню какой-то фильм с Кёрком Дугласом, там был какой-то эпизод с девушкой в Лондоне. Так это моя бабуля?
— Есть ли у вас ее фотографии?
— Разумеется.
Уилки у цели. Тонкое красивое лицо женщины с прической викторианской эпохи смотрело на него из овала старого медальона. Тут же увидел он и ее мужа, Самуэля, счастливого избранника.
Долго Уилки и миссис Мейнард перебирали старинные фотографии и среди них, на самом дне ветхой коробки, обнаружили рисунок…
Это было поразительно… Маленький кусок картона, измазанный пятнами то ли чая, то ли кофе. Улица. Ряд домов, чем-то очень знакомых Уилки. Ну, конечно, это дом 87 по Хэкфорд-роуд. Тот дом, где жила Евгения, где квартировал Висент.
— Вы знаете, что это? — спросил Уилки у хозяйки.
— Этот рисунок? Нет. Я помню, отец что-то говорил мне о нем давно, в детстве. Вспомнить не могу. Неужели вы думаете?
И возникло письмо матери художника: «Винсент посылает домой маленькие рисунки дома, где живет…»
Нетрудно предположить, что он собственноручно подарил обожаемой Евгении один из таких рисунков.
Уилки изучал рисунок с помощью лупы. И невооруженным глазом. Ясно было одно: дом тот же, но в ряду георгианских террас он стоит четвертым, в то время как теперь он угловой. Лупа помогла разглядеть надписи на табличках, которые изобразил художник на угловых стенах дома. Одна надпись, как и следовало ожидать, была «Хэкфорд-роуд», другая — «Рассел-стрит».
Сейчас Рассел-стрит нет в Лондоне. Но на старых городских картах она указана перпендикулярно Хэкфорд-роуд. А четыре террасы, предшествовавшие дому, где жил Винсент, видимо, были снесены, когда перестала существовать Рассел-стрит.
Получив разрешение миссис Мейнард взять фотографию для копии, а рисунок для экспертизы, Уилки покинул Девон.
Рисунок не носит черт столь характерного для Ван Гога экспрессивного стиля. Тем не менее, профессор Джаффе из Амстердамского университета, проведя его изучение, сказал:
— Я, не колеблясь, признаю рисунок работой Ван Гога его лондонского периода.
…И тайна времени
Ветер поднялся внезапно, резко. Он завопил по щелям, затрепетала занавеска на окне, сильно хлопнула дверь. Слышалось, как гнутся и шелестят ветви с листьями за окном, свет качающихся фонарей блуждал по потолку, и на душе было тревожно. Только что по сну бродили милые лица матери, отца, я все куда-то уходила от них, они все чему-то учили меня, и еще некто, из давно забытых времен, собирал со мною грибы в осеннем лесу, одною спичкой зажигал костер. Закипал чай в котелке, я смотрела на его ловкую фигуру, прямые волосы над молодым лбом и думала, что все это лишь преддверье к счастью, а оно само где-то еще далеко-далеко. Да, так было когда-то в моей жизни — и лес, и грибы, и все остальное, но теперь во сне я видела себя тамошнюю уже из сегодняшнего дня и думала, что, мол, вот оно и было тогда счастье: мне вновь повезло вернуться к нему и ощутить его полностью, ибо теперь я знаю, что там, в пути, которым шла после этого леса, уже не было больше такого щемяще-предчувственно счастливого дня. И человек этот с его ослепительной улыбкой, вот он поворачивается: «Смотри, какой гриб!» — здесь, со мной, во сне, но я вижу его из другого Времени и знаю, что его уже нет на земле, что он упал с неба и разбился, зная все это, страстно хочу, выйдя из леса, пойти в его сторону, то есть сделать то, чего не сделала тогда. Но, глядя из нового времени, понимаю, как это невозможно…
Ветер метался по комнате. Мне казалось, он разбудит сейчас весь город. И правда, напротив зажглось и погасло окно. Мое семейство не проснулось. Я лежала, глядя, как тени снуют по потолку, в чувстве бессильной злобы на себя, попавшую в чужой и чуждый мир, на свои дни, в которых живу не так, как хочется, с отсутствием любого желания, кроме одного — лежать, плакать и снова ждать сна, чтобы увидеть ту, свою настоящую жизнь.
Я уже хорошо знала, что такое состояние — есть болезнь — ностальгия. Ею болеет подавляющее большинство людей, оказавшихся вдали от родины.
Вдруг мне показалось, что в комнате по соседству кто-то есть. Прислушалась. Ни единого шороха. Но там был кто-то; Я закрыла глаза и, казалось, видела — над креслом возвышается чья-то лохматая голова.