— Нет, — ответила Рин. — Не простая кора. На ней были магические знаки. Я пыталась разглядеть их поближе, но они расплывались у меня перед глазами или убегали куда-то в сторону. Конечно, не на самом деле — мне просто так казалось. Глаза видели эти знаки, но мозг отказывался воспринимать. Я думала об этом много раз. Сомневаюсь, что…
— Мои записи! — воскликнула Сайор. — Они пришли сюда!
Она вскочила на ноги и, не глядя назад, бросилась бежать в сторону Лайанхоума.
— Мои записи! — кричала она.
— Одеяла уже сухие, — буркнула Рин, подбирая их с земли.
* * *
Они сидели на чердаке, и их головы почти касались друг друга над грудой кусков коры и пергамента. Сайор дышала неглубоко и часто. Дыхание Рин было более глубоким, хотя она тоже заразилась волнением подруги. «Сайор, — думала Рин, — похожа на странную насильницу, которая, после многих лет ухаживаний, вдруг срывает одежду с единственной любимой женщины, никогда раньше не подвергавшейся такому нападению». Рин удивилась этой мысли, попыталась понять, откуда она взялась, и, кажется, нашла ответ. «Почему я не догадалась об этом раньше?» — думала она, глядя на загорелые колени Сайор. Прозрение, казалось, исходило от старой коры, которую Сайор называла записями.
Записи. Рин когда-то слышала это слово, но оно постоянно забывалось. Лайан учил, что слова всегда имеют значение. Точно так же, как имена выделяют конкретных людей и предметы, другие слова придают смысл абстрактным понятиям, иногда многократно увеличивая их значение. Давным-давно, когда Лайан был среди них, Сайор часто говорила с ним о своих записях, но Рин не обращала тогда на это внимания; она помогала выигрывать войну и в её задачи не входили мудрствования по поводу новых слов и концепций, создаваемых Лайаном каждый период бодрствования. Она применяла только те слова, которые имели практическое значение для их военного ремесла; концепции она почти всегда отбрасывала, как не имеющие отношения к повседневной действительности.
Рин неожиданно поняла, что звуки, которые издаёт Сайор — не просто частое дыхание. Было что-то ещё. Сайор поднимала то один кусок коры, то другой, держа их в руках с нежностью, которой Рин никогда не замечала в ней, и с её губ лился поток слов. Она не произносила эти слова: губы Сайор двигались инстинктивно, поэтому слова были едва различимы.
Это походило на тихий разговор, доносящийся откуда-то издалека.
Рин оставалось только одно: открыть свой мозг, свою душу для этих тихих слов. Сама идея о том, что эти странные, порой даже страшные значки могли что-то означать, расширяла её горизонты. Она до сих пор не понимала, кто сделал эти значки; а почему сделал — было ещё дальше от её понимания. Сквозь туманную завесу беспамятства, сквозь безвременье между смертью Лайана и приходом сюда, к ней вернулся еле различимый образ Сайор, которая сидела, прислонившись спиной к дереву, и с искажённым от напряжения лицом царапала что-то острой палочкой на куске коры.
Разве могли куски коры разговаривать с Сайор? Неужели именно это слышала сейчас Рин? Может, слова, слетавшие с губ Сайор, были только иллюзией? Может, куски коры обладали такой магией, что могли говорить губами Сайор?
— Рин, — сказала наконец Сайор, откинувшись назад так, что её ягодицы опустились на пол возле пяток, и напряжённо вглядываясь в глаза Рин. — Рин, здесь что-то не так.
— Не так? Что именно?
— Ты знаешь, что это? — Она небрежным жестом указала на сваленную в кучу кору.
Рин, конечно же, знала, что это.
— Нет, — солгала она.
— Это мои записи, — нервозно произнесла Сайор.
— Я ничего не знаю о записях, за исключением того, что они лечат людей. Меня, например.
— Эти записи сделала я.
— Значит, ты великий врач. — В голосе Рин не было сарказма. Некоторые крестьяне лечили лёгкие раны и болезни, используя для этого тщательно подобранные травы, и только люди Дома Эллона владели искусством взывать к магическим силам для восстановления здоровья. Когда Рин была ранена, она могла полагаться лишь на свой организм, ожидая, когда он самостоятельно залечит себя.
«Но ты умерла бы, если эти записи не привели тебя сюда, — сказал внутренний голос. — Такие раны никогда не зажили бы сами собой».
— Ты и впрямь великий врач? — через некоторое время спросила она.
— Нет, — ответила Сайор. Она посмотрела в глаза Рин и улыбнулась. — Я такая же крестьянка, как и ты, Рин, — добавила она. — Я сама не понимаю, почему прикосновение к этим кускам коры вылечило тебя.
Она сделала движение рукой над кучей тонких кусков коры и пергамента.
— Если бы я могла такое, — Сайор щёлкнула пальцами, — я бы властвовала надо всем Альбионом и делала бы со всеми всё, что хотела.
Она мелодраматично откашлялась и скрестила пальцы рук.
— Не шути со мной, — сказала Рин.
— Ты имела в виду «не шути надо мной», — сказала Сайор, вновь принимая серьёзный вид. — Извини — я не хотела.
— Это более серьёзно, чем врачевание. Да, да, я знаю, что ты хочешь сказать, — продолжала она. — Прошу тебя, не говори этого.
Сайор махнула рукой, как бы предупреждая невысказанные слова Рин.
— Если бы я могла врачевать, я была бы знахаркой. Если бы мои записи можно было использовать для лечения людей, я, без сомнения, использовала бы их для этого. Но это лишь одно из их свойств, и отнюдь не главное.
— Не понимаю, о чём ты говоришь.
— Скоро ты узнаешь об этом.
Сайор неожиданно схватила правую руку Рин. Естественной реакцией воина было — тут же освободить её, но хватка Сайор оказалась крепкой, и Рин пришлось подчиниться.
— Когда я попрошу тебя снова, — прошептала Сайор, — ты дашь мне руку сама.
— Хорошо. — По лбу Рин стекала струйка пота, и она вытерла её рукавом, надеясь, что Сайор не заметит.
Сайор не заметила. Она вообще не видела ничего, кроме кусков коры и пергамента, которые раскладывала перед собой, а затем складывала в аккуратную стопку. Рин видела только прямой пробор в её волосах.
— Дай мне руку.
Рин никогда не чувствовала страха, сражаясь с вооружёнными, хорошо обученными солдатами Дома Эллона, но теперь ей пришлось преодолевать огромное внутреннее сопротивление, чтобы подать руку Сайор.
— Теперь, — сказала Сайор, — коснись этих начерченных мною давным-давно значков, и пусть твоё тело почувствует то, что они скажут тебе.
Как только пальцы её коснулись значков и, ведомые твёрдой рукой Сайор, заскользили по ним, Рин почувствовала: значки пытаются говорить с ней. Её воспоминания о том времени, когда она воевала бок о бок с Лайаном, были фрагментарными — одни яснее, другие туманнее, и лишь некоторые связывались между собой в сколько-нибудь понятную картину. Теперь с почти болезненной ясностью она увидела всё, что было на самом деле — и пустяки, и чудеса самопожертвования, и то, как несколько крестьян отправились в путь под командованием человека с золотыми волосами, и то, как его волосы ярко сверкали на весь Альбион. Сайор заговорила:
— Всё это написала я. Всё. Но образы, которые ты видишь, создавала не я. Лайан научил меня раскладывать слова на значки, которые можно нацарапать на коре или написать чернилами на пергаменте, и когда я видела что-то, я делала несколько заметок, чтобы потом вспомнить увиденное. Образы же каждый создаёт сам. Мои слова лишь напоминают тебе о том, что ты видела.
Рин наконец убрала руку.
— Ты заодно с эллонами, — сказала она, отходя в противоположный конец чердака.
— Нет, — равнодушно заметила Сайор, на мгновение забыв о присутствии Рин и разглядывая стопку отобранных записей на полу. — Хотя, возможно, в моих записях и присутствует магия. Вполне возможно.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Рин, снова подходя к Сайор, вопреки своему страху перед её могуществом.
Сайор опять села на корточки и посмотрела в лицо Рин.
— Ты считаешь магией то, что мои записи помогают тебе вспомнить прошлое? Для меня это не магия. Когда мы шли под командованием Лайана, я хотела зафиксировать все события, чтобы люди, которые придут после нас, знали о нашей попытке избавиться от Дома Эллона. Я не думала, что эта попытка завершится удачно, хотя и не говорила никогда об этом Лайану. Просто я хотела оставить после нас нечто большее, чем смутное воспоминание, чтобы всё-таки наступило время, когда такие же как мы крестьяне смогут прочесть мои записи и найти способ раз и навсегда сбросить эллонов с берегов Альбиона. Вот чего я хотела.