Топ, топ, топ, топали её ножки, одетые в войлочные тапочки. Теперь она была у самой границы деревни, в семистах метрах от дома. Ощущение свободы разрывало её сердце на части.
Лёгкие тоже готовы были разорваться, и она почувствовала, что бежит уже не так быстро. Она видела впереди открытое поле и собирала все оставшиеся силы, страстно желая бежать быстрее и быстрее. Там, на свободе, она создаст свой собственный дом: будет жить в пещере или построит шалаш в кустарнике; она будет ловить диких животных на обед и пить чистую воду из маленьких ручейков. Она будет дикой женщиной, и люди станут пугать друг друга и своих детей, говоря о ней шёпотом: «Спи, а не то Аня придёт за тобой». Она будет младшей сестрой неба и подругой ястребов.
От мечты её отделяла лишь узкая траншея, чёрной полосой пересекавшая поле её зрения. Даже несмотря на то, что её ноги уже подгибались от усталости, она преспокойно перепрыгнет через это препятствие к свободе. Последняя отчаянная попытка и…
* * *
Рин перекинула визжащего ребёнка через плечо и отрешённо зашагала назад через всю деревню, не обращая внимания на улюлюканье мальчишек (да и некоторых взрослых тоже), которые наблюдали за этой драмой, как за регулярным спортивным состязанием.
Рин была сердита на девочку. Не потому, что та убежала из дома: она была даже рада, что Аня в таком юном возрасте, проявляла хороший темперамент. Нет. Просто девочка выбрала для этого очень неподходящий момент. По двум причинам. Во-первых, она совершила попытку побега во время периода бодрствования в самом его начале, когда ещё не все, включая саму Рин, проснулись, но на улице было уже достаточно много людей. Аня могла бы сообразить: если хочешь сделать что-то незаметно, лучше выбрать период сна, когда те, кто не спит — на полях, и шансы обнаружить пропажу минимальны. Не спать в период сна было тяжёлым делом для ребёнка, но этому можно научиться, и Рин даже потратила какое-то время, чтобы показать Ане, как это делать. Рин, конечно же, не хотела, чтобы ребёнок убежал из деревни, но особенно сердилась на Аню за то, что она делала это отнюдь не лучшим образом.
Второй причиной гнева было то, что девочка выбрала для побега время, когда поблизости от Лайанхоума, как подозревали его жители, находился эллонский конвой. Если бы у солдат были основания подозревать… Рин поёжилась от этой мысли. Они бы уничтожили деревню и всё живое в ней, сожгли бы до основания дома, не оставили ничего, кроме дыма, пепла и обугленной плоти. Аня знала или должна была знать, что рисковала не только собой, но и всеми своими друзьями. Девочка либо игнорировала риск, либо была настолько глупа, что не могла оценить его серьёзность.
Глупость, Рин это помнила особенно хорошо, была причиной поражения в войне. Для Ани глупость была непростительна.
Рин вздохнула и ещё раз шлёпнула девочку по попке.
— Заткнись! — сказала она в ответ на крик.
Один из мальчишек засмеялся. Рин обернулась, и лицо его тут же изменило выражение, он вдруг обнаружил что-то страшно интересное у себя под ногами.
Аня стучала острыми маленькими кулачками по спине Рин, тщательно выискивая болевые точки. Но Рин не обращала на это внимания.
Сайор уже вернулась в дом и сидела, опершись локтями о кухонный стол и закрыв ладонями лицо. Было видно, что она плачет, но пытается скрыть слёзы.
— Что мы сделали плохого? — спросила она.
— Ничего, — ответила Рин, бесцеремонно бросив девочку на пол.
— Она — безобразный ребёнок! — сказала Сайор, открывая лицо и упираясь подбородком в ладони. — Сколько раз она вытворяла это? Двадцать? Тридцать?
— Считать бесполезно, если ты позволяешь ей это, — сказала Рин и так сурово взглянула на Аню, что та побоялась даже пикнуть, наблюдая за разговором двух женщин.
Аня любила их обеих, но по-разному: Сайор была нежна, как мать; а Рин тоже нежна, если копнуть поглубже, но внешне — тверда, как камень. Аня часами могла слушать рассказы Сайор о былых и будущих временах, а затем гонять мяч по пыльным улицам вместе с Рин.
— Почему она хочет убежать от нас?
— Потому что она — достаточно взрослый ребёнок, — объяснила Рин и, заметив, что Сайор готова снова заплакать, добавила: — Нет, пойми меня правильно. Она просто хочет показать нам, что она — личность, а не кукла; и единственный известный ей пока способ доказать это — побег. Когда она станет старше, узнает, что для этого существуют и другие способы. К тому времени мы для неё уже станем больше друзьями, чем родителями.
Аня была удивлена. Она думала, что знает уже все способы побега из дома. Неужели Рин знала ещё какой-то путь и скрывала его?
Рин вдруг переключила внимание с девочки на мать. Поставила к столу стул, отодвинула в сторону грубо сделанную глиняную посуду и посмотрела в лицо Сайор. Под копной каштановых волос с седыми прядями она увидела мокрые щёки. После рождения Ани Сайор изменилась, и Рин в который уж раз беспокоилась за свою подругу.
Раньше Сайор умела улыбаться, когда ей было тяжело, и всегда проявляла стальное спокойствие. Материнство до минимума сократило её улыбки и свело на нет всю твёрдость её характера. Обычно считается, что женщина черпает силу в материнстве, очевидно, не принято вспоминать, что многие слабеют от него.
Рин заметила также, что в последнее время Сайор стали преследовать воспоминания о Лайане, её ум занимал долгий и нелепый анализ давно прошедших событий, в ней бродили бесконечные «а что, если бы…», отравляя своим ядом все стороны её жизни. Сайор глубоко внутри себя понимала, что она сама ответственна за свои страдания, но её разум, отвергая такую возможность, искал виновника во внешнем мире и нашёл его в лице Ани.
Рин почувствовала, что глаза Сайор, вновь скрытые под ладонями и прядями волос, украдкой наблюдают за ней.
— Сайор, — сказала она, — Лайан мёртв лишь постольку, поскольку ты убиваешь его в себе изо дня в день. Я лично думаю, что он жив. Не в том смысле, что ходит по земле и разговаривает с нами. Он живёт в твоей дочери. Если бы Аня перестала убегать из дома и делать массу других безобразий, о которых я тебе даже не рассказываю — Лайан действительно умер бы, и ты была бы его палачом.
Видя, что оба её «родителя» занялись посторонним разговором, Аня расслабилась: похоже, наказание откладывается. Даже если накажут позже, это будет так, для проформы. Она почувствовала голод и огляделась в надежде найти какой-нибудь забытый кусок хлеба.
— Она поведёт нас, — говорила Рин. — А если не нас, то других, таких же, как мы. Но это будет в том случае, если ты дашь ей возможность остаться самой собой.
— Но это так сложно! — глухо сказала Сайор из-под ладоней.
— Да, — тихо сказала Рин, затем более сурово добавила: — Конечно, это страшно сложная штука. Лайан тоже был непростым человеком. Он должен был быть таким. Если бы он не возглавлял раньше всю деревенскую шпану, если бы не безобразничал, то прожил бы остальную жизнь простым деревенским бабником. К тому же эта жизнь была бы очень короткой, ведь эллоны не любят странных крестьян.
— Я вскормила её!
— Ты её любишь?
Прямота вопроса шокировала Сайор. Прошло некоторое время, прежде чем она ответила. Аня с интересом наблюдала за разворачивающейся драмой, ей казалось, что этот спектакль взрослые разыгрывают специально для неё.
— Да, — призналась Сайор шёпотом. — Да, несмотря ни на что, я люблю её. Сильно. Я люблю её больше, чем тебя.
— Так пускай она будет бунтовщицей, чёрт возьми, — сказала Рин и наклонилась, почти коснувшись носом волос Сайор. — Мы, конечно, можем отшлёпать её, когда она вновь убежит или вытворит ещё что-нибудь подобное, но мы не должны пытаться исправить её характер.
Сайор подняла голову и посмотрела на Рин полными слёз глазами.