Когда-то он видел в Ане любовницу, обладающую сильной жаждой справедливости. Теперь она изменилась: ей ничего не стоило приказать убить человека всего лишь по подозрению. Эта женщина сильно отличалась от той, которую он знал раньше.
Он рассказал об этом Рин.
— Я когда-то тоже любила Аню, — ответила та и больше ничего не сказала.
Везде вокруг лагеря, куда бы он ни пошёл, были виселицы, и его желудок сжимали спазмы при виде мёртвой плоти. Он вернулся в свою палатку и играл на флейте до тех пор, пока видения смерти не перестали маячить перед его мысленным взором.
Затем долгое время он смотрел на свои руки, не понимая, что же, в конце концов, он тут делает.
Аня всё-таки оставалась нужной ему. Он не мог не отметить этого факта. Ему хотелось быть с нею рядом в постели, прижиматься к её телу, чувствовать своим животом её ягодицы, когда они вместе засыпали. Ему хотелось, просыпаясь, целовать её в нос и наблюдать, как она открывает глаза и улыбается. Но он осознавал и то, что теперь не уверен, любит ли её — более того, он подозревал нечто прямо противоположное: он её ненавидел, но ему всё ещё нравилось спать с ней.
С Рин было всё по-другому — она просто давала ему. Правда, случались моменты, когда их чувства были взаимны, но это было крайне редко. Секс с Аней получался взаимным и потому — совершенно другим. Тело Ани воспламеняло его, в то время как тело Рин было, как закадычный друг. И другом оно было не только Регану, но и самой Рин.
Аня безжалостно приказывала казнить людей, вина которых была сомнительна. Рин временами тоже могла быть очень жёсткой, но она никогда сознательно не отправила бы на смерть невиновного.
Он посмотрел на кончики сложенных вместе пальцев рук.
Им управляла любовь или страсть?
Это был трудный вопрос.
Он услышал, как снаружи донёсся ещё один сдавленный крик — на виселице умер ещё один крестьянин.
Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реган ответил на свой вопрос, но ему так хотелось, чтобы это случилось гораздо раньше.
* * *
Джоли старался по возможности быстрее найти то место, где он оставил армию Ани, но когда пришёл туда через несколько периодов бодрствования, обнаружил, что лагеря на прежнем месте не оказалось. За войском остался чёткий след, и он следовал по нему многие километры, переходя с шага на бег и обратно, надеясь, что вскоре нагонит его. Когда с бежал, ругался громко, а когда шёл пешком — лишь бормотал непристойности.
Наконец он потерял след. Перед ним была широкая равнина, покрытая крупной галькой, и здесь совершенно невозможно было понять, в какую сторону они пошли. Он выругался, глядя на эту равнину, и решил следовать в том направлении, в котором шёл два последних периода бодрствования: он сомневался, чтобы армия изменила направление своего движения. Время от времени он поднимал с земли камень и швырял его вдаль, с удовлетворением глядя на облачко пыли, которое он поднимает. Проходя мимо часто встречающихся здесь термитников, он запускал в них руку, а потом с удовольствием поедал шевелящихся насекомых.
Пища была не самой лучшей, но если не считать этого, он чувствовал себя абсолютно счастливым, шагая по выжженной солнцем равнине. Он привык спать редко и мало, поэтому продвигался достаточно быстро. Вокруг никого не было, но он всё же стеснялся справлять нужду в совершенно открытом со всех сторон месте. Почувствовав, что от него изрядно стало вонять потом и испражнениями, он захотел найти какой-нибудь пруд, где мог бы помыться. Он не помнил, чтобы когда-либо прежде его беспокоила личная гигиена.
Прудов не было. И от него воняло нещадно.
Вскоре исчезли и термитники.
Это была более суровая проблема. Он мог стоически выдерживать грязь на своём теле, но голод и жажда — совсем другое дело.
Солнце нещадно пекло его, и он оглянулся вокруг в поисках термитников.
Их не было.
Получалось, что ему ничего не остаётся, как только вернуться назад.
Трудность заключалась в том, что в этой бескрайней пустыне трудно было найти этот «зад». Вполне вероятно, что несколько последних периодов бодрствования он ходил по кругу.
Пожалуй, стоило продолжать идти в том же направлении. Но что это было за направление?
Он снова осмотрелся, но на камнях не было видно его следов. Небо — безоблачное, солнце светит прямо над головой. Куда бы он ни посмотрел, до самого горизонта тянулась каменистая пустыня.
Он слышал когда-то, что можно обмануть свою жажду, положив в рот гладкий камешек. Через несколько километров он с трудом вытащил камень обратно. В этой пустыне не было ничего, чем бы он мог компенсировать воду, отнимаемую у него взбесившимся солнцем.
Если бы Элисс была здесь, она могла бы всё изменить — например, создать оазис.
Но Элисс здесь не было.
Джоли попытался лечь спать и увидеть сон про дождь, но ему не спалось. Через некоторое время он поднялся на ноги и направился в том направлении, которое казалось ему наиболее подходящим.
Через несколько часов он мог думать только о собственной жажде. Всё исчезло из его головы. Высохшие глаза осматривали пустыню в надежде увидеть хоть какой-нибудь источник жидкости — желательно ручей, хотя любое растение или муравейник тоже подошли бы.
Ничего.
Когда он первый раз споткнулся, то решил, что это из-за глупой неуклюжести. Он почесал колено, встал и снова отправился в путь.
Второй раз он упал более серьёзно, глубоко поранившись в нескольких местах, и некоторое время лежал лицом вниз, визжа, как пойманное в капкан животное. Хотя свет вокруг него был ровный и постоянный, ему казалось, что солнечные лучи идут на него, атака за атакой, то наступая, то отступая вновь.
На этот раз было гораздо труднее подняться на ноги. Как будто какая-то сила пыталась удержать его на земле.
Потом он упал в третий раз.
Лёжа на земле, он умудрился выжить весь следующий период бодрствования. Его разум путешествовал по самым разным местам: то перемещался в воздух, где его лицо обдувал холодный ветер, то находил себя в подземном мире, где правили садисты-демоны, которым доставляло огромное удовольствие мучить его.
К концу периода бодрствования он всё чаще и чаще оказывался в обществе демонов.
С огромной неохотой он позволил душе покинуть своё иссушенное тело.
Он почувствовал, что взлетел высоко в небо. Когда это случилось, он чувствовал себя страшно одиноко, но тут же обнаружил, что вокруг было тепло, как будто он был ещё не родившимся ребёнком. Перед глазами переливались миллионы цветов.
«Кто ты?» — спросили остатки его индивидуальности у той общности, которая взяла его к себе.
«Ветер — ответила она, и голос её, как цунами, заполнил собой всё вокруг. — Добро пожаловать».
Глава шестая. Нерв
Ветер перенёсся на высокие холмы возле Гиоррана и оттуда вызвал Деспота для беседы. Тот хотел было возмутиться такой наглостью: Деспот не привык, чтобы ему кто-то говорил, как ему следует поступать. Однако после того, как несколько крупных строений Эрнестрада были разнесены в пыль, он передумал.
Деспот правил людьми, а Ветер — природными силами, которые властвовали над всем Альбионом и могли запросто уничтожить весь людской род. Хоть это было и тяжело, Деспот заставил себя признать, что существуют силы более могущественные, чем те, которые были в его власти.
Когда Ветер вызвал его, он находился в просторной комнате с одной из своих любимых наложниц. Пол был выложен квадратными плитами из разноцветных камней, отражения которых можно было различить на потолке благодаря яркому свету, струившемуся в незастекленные окна. Наложница была женщиной среднего роста, немного ниже, чем он сам, и происходила из аристократической семьи. Родители отдали дочь на службу Деспоту, чтобы получить от этого определённую выгоду. Они хотели иметь исключительное право продажи чего-то во всём Альбионе. Деспот же хотел иметь как можно больше красивых наложниц, родители были казнены, как только выполнили свои обязательства по контракту. У Деспота не было оснований возмущаться такой системой — она казалась ему совершенно справедливой.