Целое лето я валялся на крыше – дачников не было, верх не занят – и горланил песни и арии. По переулку проносились садолазы, вопили:
– Андрей, спой серенаду!
Я дожидался Шуркина условного тройного посвиста – боялся пойти к нему сам, неуютно выходить за забор, страшно, что покусает Шуркина Мухтарка – однажды кусала.
Являлся Шурка:
Вдвоем не страшно – ходили купаться. Он ловко плавал, я еле держался на воде. Пузырь воздуха в больших мокрых черных сатиновых трусах поддерживает.
Однажды попробовали повесить котенка, помня, что шаловлив был юный Фриц, вешал кошек… Приготовили шнурок, облюбовали сук – не выдержали, отпустили.
В другой раз – плывем на плоту по узенькой Македонке, баламутим воду у мостков. Баба полощет белье, ругается. Шурка:
– Молчи, старая!
– Как те не совестно, я те в матери гожусь!
– Ты мне в подметки не годишься!
Благонамеренные соседки шептали маме:
– Что общего у Андрюши с этим шпаненком?
Сказать то же про Юрку Тихонова не пришло бы в голову: сын хороших родителей.
Тихоновы происходили с Капельского. Когда Юрка родился, мой папа обменял свой просторный полуподвал на Покровке на маленькую барскую комнату на Капельском.
За зыркающую повадку Юрку прозвали Шпиком – смертельное оскорбление. Со мной он держался превосходительно – четыре года разницы, московский уличный опыт. Звал меня одиночником.
Рассуждал: – Потому что потому
Окончается на У.
Соглашался веско: – Факт. игриво: – Вы правы ́, за вами рубль, жовиально: – Прав, Аркашка, твоя жопа шире, пёрнув: – Жопа подтверждает.
Вразумлял: – А ты говоришь, купаться…
В сердцах: – Ёп-понский городовой!
Закругляя: – Хорошенького понемножку, – сказала старушка, вылезая из-под автобуса.
Отказывал: – На вота тебе! – и показывал на ширинку.
Осуждая Шурку, соседки не замечали, что при – допустим – равном безобразии Шуркин фольклор был мальчишеский, бодрый, а Юркин – взрослый, усталый:
Если у Юрки появлялось новенькое, то это бывало не дай Бог:
Юрка прельщал засаленным гроссбухом с марками: Стрейтс-Сетльмент, Лабуан, Абиссиния, синяя американская:
– Линко́льн, освободитель негров.
В круглой картонной коробке из-под мармелада у него были монеты.
– Платина – самый легкий металл, – Юрка показывал алюминиевый жетон Лиги наций.
На очень тяжелой монетке – как сейчас помню – и ошибаюсь:
3 РУБЛИ НА СЕРЕБРО 1840 ГОДА —
и по окружности: ИЗЪ ЧИСТАГО УРАЛЬСКАГО ПЛАТИНЫ.
(По Краузе, платиновая трешка 1840 года существует в единственном экземпляре, и надпись правильная.)
Ни с легкой, ни с тяжелой Юрка не расставался. Однажды промурлыкал:
– Мои финансы поют романсы. Бери рупь Катерины Второй. Семь червей.
Цена дикая, быть в дураках унизительно. Я вертел екатерининские рубли, пока на лучшем не прочитал:
ПЕТРЪ III Б. М. IМП. I САМОД. ВСЕРОС.
Забрал. Деньги со своего огорода, цена кило помидор. Сам выращивал, сам продавал соседним дачникам.