Вот разве что Буратино.
– Ужасный тип – грубый, наглый, – сказала Ольга, подрагивая точно в ознобе. – Он просто алкоголик, по-моему, уже с утра пьяный, глаза – красные, хлещет всякую гадость, которая подешевле, хохочет, дымит папиросами…
– Откуда он взялся? – спросил я.
– Ах, все это тоже начиналось как шутка. Вот, дескать, можно сделать игрушку из литературного образа: любимая сказка, отличный исходный материал, Алексей Толстой уже почти все сделал как надо, ерунда, осталось доработать совсем немного… Ну и притащил с улицы забулдыгу вот с таким носом, напялил на него колпак, футболку купил полосатую. Теперь так и живет у нас, – бренчит на гитаре, скандалы закатывает соседу этажом выше…
– Соседу? – догадываясь, сказал я. – Поручик Пирогов, вероятно, белобрысый такой?
Ольга кивнула.
– Похож на кролика. Антиох свихнулся совсем, подбирает то одного, то другого… Тоже – подарил ему свой костюм, дал денег, в гости почти каждый день ходит…
Перед нами поднялась на другой стороне канала багровая крепостная стена. Широкие окна в ней отражали мутное небо. По воде медленно плыли пригоршни тополиного пуха, и казалось, что это возникает призрак зимы, которая несомненно настанет.
– Нынешнюю жару тоже накликал он, – сказала Ольга. – Это невыносимое лето, когда не то что дышать – вообще жить не хочется. Он говорит, что таким образом смещается бытовая реальность, картина мира как бы плывет и в результате гораздо легче почувствовать иное пространство. То, которое существует за внешним…
Она запнулась и нерешительно освободила руку.
Дом был темен, как будто в нем никто никогда не жил. Мрачно поблескивали стекла на всех трех этажах. Только угловое окно сияло тускловатым яблочным светом. Штора в нем колыхалась, и пробегали по ней тени – в рогах и перьях.
Видимо, там, в комнате, где, вероятно, совсем не было воздуха, в тишине норы, в нездоровом, потрескивающем и колеблющемся огне свечи невидимый для нас человек, склонившийся над столом, брызгая чернилами и продирая бумагу на длинных буквах, покусывая от нетерпения губы, лихорадочно, жутким почерком исписывал страницу за страницей – сбрасывал их потом на пол, тут же забывал о написанном, и колотящееся сердце его звенело от непрекращающегося восторга.
Ольга смотрела как зачарованная.
Веки ее дрогнули.
– Я не хочу туда, – шепотом сказала она.
Глава шестая
– На шести шагах! – яростно закричал поручик. – К барьеру! Я призываю вас в свидетели, господа, что продырявлю это говорящее полено в четырех местах!
– Но-но, без намеков, – предостерег его Буратино, взмахнув гитарой.
– Сударь! – срывающимся голосом обратился поручик ко мне. – Как человек благородный, будьте моим секундантом!
Дворник, который до этого неприятно отклонялся назад и вращал глазами, вдруг крепко взял его за лацканы пиджака, несмотря на ожесточенное сопротивление притянул и громко, словно вхлебывая кисель, поцеловал в бледный лоб.
– Вот за это и уважаю тебя, Петруха…
Потом поймал за воротник шарахнувшегося Буратино и тоже поцеловал, подняв над полом.
– Чурбачок ты мой дорогой…
– Слезу – убью, – задушевно пообещал Буратино, болтая ногами.
Со страшным звоном уронил гитару, обвязанную красивым бантом.
Я от неожиданности чуть сам не упал. На ногах удержался лишь потому, что Антиох очень вовремя подпер меня сзади.
– Это же Варахасий, – объяснил он, как будто ставя все на свои места. – Ты его не бойся, ничего, он добрый…
– Ой, да ехали на тройке с бубенца-а-ами! – внезапно завопил дворник.
– Ему сейчас главное, чтобы – чуть-чуть…
– Есть бутылка водки, – неуверенно сказал я.
Антиох вопросительно посмотрел на дворника. Тот сморщил лоб и подергал вверх-вниз головой, как лошадь от мух.
– М… м… м… – через некоторое время изрек он.
– Мало, – перевел Антиох.
– И, по-моему, еще бутылка вина.
– Ой, да мне б теперь, соколики, за ва-а-ами! – отчаянно завопил дворник.
Забытый Буратино извивался в его кулаке.
– Пусти, Варахасий, пещ-щерный человек, троглодит!..
Толстые пальцы разжались, и Буратино сверзился в аккурат на гитару, провалившись тощей ногой в дыру под струнами.