— Значит, на научной психологии работаешь? — смягчившись, спросил управдом Василий Архипович.
— На ей, батюшка, на ей!
— Вот что, Гавриловна… прекрати! А то придется тебя в милицию… Здорово это ты, однако!.. Ну, а вот можешь через психологию или там на картах ответить, будет мне взбучка, что я с ремонтом опоздал, или нет?
— Будет, батюшка, — проникновенно сказала старуха Чикарева.
— У меня же объективная причина!
— Причин этих нонче не признают, — сказала гадалка. — Хочешь карты раскину, хочешь так, через психологию, отвечу: будет тебе взбучка, верь моему слову.
Управдом Василий Архипович криво улыбнулся, почесал затылок и вышел.
Кукарача
Новую няньку звали трудно — Олимпиада Панфиловна. А мама так и велела ее называть, полностью, по имени и отчеству.
У Юрки Олимпиада превратилась в Лампападу, а Панфиловна в Филовну.
— Лампапада Филовна.
Лампапада Филовна Юрке не нравилась. Она была маленькая, суетливая, с красными цепкими руками. И пахло от нее грибным супом. Она вечно жаловалась на Юрку матери. Мама только явится из консерватории, еще пальто не успеет снять, а Лампапада уже рада стараться!
— Юрочка на дворе одну девчонку побил. Ейная мать теперь хочет на вас прийти обижаться.
Мама скажет:
— А вы куда глядели?
Лампапада свое:
— Нешто за таким ребенком углядишь? Он ведь как воробей: сейчас тут, а потом фыр-р! — и нет его.
Однажды Лампапада Филовна, гуляя, завела Юрку в какое-то странное помещение. Большая высокая комната. На стенах развешаны картинки, перед картинками горят свечки. На картинках нарисованы бородатые дяди босиком, в накинутых на плечи простынках. На головах вместо кепок надеты диковинные медные тарелки.
Юрка дернул няньку за рукав, спросил, показав пальцем на одного такого дядю:
— Лампапада Филовна, это ненормальные нарисованы?
Лампапада зашипела, зафыркала, как кошка, сказала строго:
— Стой смирно!
Юрка замолчал, стал смотреть по сторонам. Старенькие старушки, вроде Лампапады, глядели на картинки, махали руками, трогая себя за лоб и плечи. Юрка подумал и начал делать так же, как и они, только, чтобы интереснее было, трогал себя и за нос.
Лампапада Филовна это занятие одобрила:
— Так, так, Юрочка! Молись боженьке!
А потом вдруг громко запели дяди и тети, стоявшие впереди на возвышении, и Юрка сразу все понял: «Это представляют».
Он страшно обрадовался: «Эх, наверно, сейчас собак покажут дрессированных!»
Собак, однако, почему-то не показали. Внезапно раскрылись золоченые двери, и появилась тетя в серебряной юбке. Приглядевшись, Юрка тихо ахнул: тетя была с бородой и лысая.
— Лампапада Филовна, это артист? — спросил Юрка от удивления шепотом.
Нянька опять зашипела и зафыркала, как кошка.
— Тсс… Тише! Беса тешишь, прости господи! Это батюшка.
— Чей батюшка?
— Тсс… Тише! Ничей. Тутошний.
— Он дядя или тетя?
— Дядя, дядя!
— А почему он в юбке?
Нянька не ответила, стала кланяться часто-часто, как заводная, и махать руками. Юрке стало страшновато. На всякий случай он тоже три раза поклонился таинственному батюшке.
Дяди и тети спели еще одну песню. Она понравилась Юрке меньше. Страх его прошел. Он искоса посмотрел на Лампападу: нянька все кланялась и мотала руками. Юрка шмыгнул вперед и, подойдя к батюшке в серебряной юбке, вежливо попросил:
— Спойте теперь, пожалуйста, «Кукарачу».
Лицо у батюшки сразу вытянулось, борода затряслась, сзади заахали, зашелестели старушки. Не успел Юрка опомниться, как очутился на улице.
Лампапада Филовна, бледная, даже какая-то синеватая, дергая Юрку за руку, не говорила — причитала:
— Что за ребенок, прости господи! В божьем храме такие слова!
— Какие, Лампапада Филовна?
— Петушиные, вот какие. Бог услышит — знаешь, что тебе будет?
— А кто это бог?
— Отец всего сущего.
— А я тоже сущий?
— Сущий, сущий!
— А мой отец не бог, а Александр Павлович Скрипицын.
— Бог, Юрочка, — это самый главный батюшка.
— Главнее этого лысого в юбке?
— Господи, что он говорит-то!
Лампапада Филовна даже присела.
— Ни стыда, ни совести у этих нынешних ребят. Да ты знаешь, что бог с тобой может сделать, если ты петушиные слова в церкви станешь говорить!