Скоро Дюрер начал неплохо понимать местное наречие и говорить на нем. Он был общителен и легко завязывал знакомство с самыми разными людьми — собратьями по профессии, музыкантами, ювелирами, учеными. Особенно подружился он с влиятельнейшими в Антверпене лицами — португальским торговым агентом и его секретарем. Стремительные записи «Дневника», обилие новых имен, множество мест, в которых он успел побывать, дел, которые он успевал переделать, свидетельствуют о том, что Дюрер снова не тот, каким был недавно, когда мрачно сетовал в письмах на приближающуюся старость и беспомощность. В Антверпене он снова испытывает состояние высокого душевного подъема: стремительно двигается, красноречиво говорит, очаровывает окружающих, производит на них впечатление неизгладимое. О том, каким был Дюрер в таком расположении духа, рассказывают воспоминания. «Он имел выразительное лицо, глаза, нос благородной формы, называемой греками четырехугольной, довольно длинную шею, очень широкую грудь, подтянутый живот, мускулистые бедра, крепкие и стройные голени. Но ты бы сказал, что не видел ничего более изящного, чем его пальцы. Речь его была столь сладостна и остроумна, что ничто так не огорчало его слушателей, как ее окончание... Но природа создала его прежде всего для живописи», — писал о нем его ученый друг Иоаким Камерарий [37].
Природа действительно создала его прежде всего для живописи, и он не был бы самим собой, если бы не начал работать. Едва обосновавшись на новом месте, он покупает доски для картин. Любопытно! Нидерландцы, оказывается, пишут не на липовых досках, а на дубовых. Он одалживает краски и помощника у знаменитого пейзажиста Иоакима Патенира и принимается за дело. Пишет эскизы для праздничного убранства города, рисует своего хозяина, богатых генуэзских купцов, какого-то итальянца с характерным свернутым носом, что он особо отмечает в «Дневнике», астронома английского короля, простых бюргеров и ремесленников, трактирщиков и просто случайных встречных. Рисунки его — большинство в натуральную величину — стремительны, смелы и точны. Число их ошеломляет. Множество известных людей жаждало быть запечатленными Дюрером, о приезде его узнали заранее, и теперь знакомства с ним добивались. В потоке встреч мелькают имена знаменитостей.
Самый значительный среди них — Эразм Роттердамский. Встретились они у Петра Эгидия — друга Томаса Мора, издателя его «Утопии». Вот в какой круг вошел Дюрер в Антверпене. Эразму пятьдесят один год. Слава его огромна. Его перевод «Нового завета» и комментарии к нему, его остроумнейшие «Разговоры запросто», его «Похвальное слово глупости», в котором таится много скрытых смыслов, и другие сочинения широко известны. К нему прислушивается вся читающая Европа. Но после того как началась Реформация, Эразма ожесточенно поносят в католических церквах, осыпают бранью в памфлетах, больше похожих на пасквили. Его обвиняют в том, что он своими книгами подготовил приход Лютера. Поношения часто сопровождаются угрозами. Эразму это тем неприятнее, что сам-то он хорошо знает: его взгляды отличны от взглядов Лютера. Прямолинейность и догматизм протестантов, к этому времени уже выявившиеся, чужды ему. Он убежден, что истина сложна и противоречива, не любит категорических формул, не спешит высказать окончательную точку зрения, предпочитает показать, как многосложно все, что подлежит суждению. Как горько, что его широту и терпимость часто считают робостью и уклончивостью.
Дюрер был наслышан об Эразме от Пиркгеймера, с которым тот состоял в давней переписке, читал «Рассуждение о христианском воине», вдохновившее его на создание гравюры «Рыцарь, смерть и дьявол». Теперь он проводит много времени в обществе ученого. Эразм, которому имя Дюрера тоже давно известно, встречает его радушно, дарит ему дорогие подарки. Много бы дали биографы обоих великих людей, если бы Дюрер хотя бы кратко записал в «Дневнике», о чем они говорили. Увы! Он этого не сделал. Мы только можем строить догадки об их беседах. Эразм много путешествовал, а чужие края постоянно интересовали Дюрера. Эразм был почитателем св. Иеронима, как и он, знатока древних языков, переводчика, поклонника античности, путешественника. Св. Иероним — постоянный и любимый персонаж Дюрера. Художнику должны были быть близки многие мысли Эразма о красоте мира, об одухотворенности природы. Эразм говорил: «Может ли быть зрелище великолепнее, чем созерцание нашего мира?» Или: «Природа не нема!»