Эразму было дорого чувство меры во всем, начиная от сути философских истин до слога и стиля. Поиски соразмерности в искусстве постоянно занимали Дюрера. И, наконец, представление Эразма о Христе, его христология была человечной, радостной, светлой, свободной от фанатичной мрачности, от исступленного изуверства, от догматизма — и прежнего и нового. Такой Христос был близок Дюреру, особенно с тех пор, как он создал «Малые страсти». Словом, у них должны были найтись общие темы для разговора. И все-таки Эразм, верный себе, своей нелюбви к однозначной определенности, не до конца раскрылся перед Дюрером. Своего истинного отношения к Лютеру, например, не обнаружил.
Жизнь Антверпена все больше увлекает нюрнбержца. Скупые строки «Дневника» иногда разворачиваются в большое описание. Подробно и красочно описал Дюрер процессию во славу богоматери: сословия и цехи прошествовали по городу в пышных нарядах, на ходу были представлены сцены из Нового завета. Зрелище это пленило его торжественной пышностью, а музыка не понравилась — показалась слишком громкой и резкой. Художник запоминает подробности празднества, его запись походит на перечень тем для будущих работ.
Настроение Дюрера хорошее еще и потому, что дела его идут успешно. У него купили много гравюр по неплохой цене. Продалось и несколько картин. Окрыленный этим, художник с широтой и щедростью раздает разным людям свои гравюры. В «Дневнике» мелькают записи: «подарил «Св. Иеронима в келье»», «подарил «Меланхолию»», «подарил три новые «Марии»», «подарил «Антония» и «Веронику»», «подарил «Евстафия» и «Немезиду»». Знатный португалец, сеньор Рудерико, которому Дюрер преподнес бессчетное число гравюр, отдарился бочонком засахаренных фруктов, коробкой леденцов, двумя мисками меду, марципанами и другими сладостями, а также сахарными тростниками в том виде, в каком они растут на плантациях. Да еще преподнес жене художника маленького зеленого попугая. Этим подаркам, особенно попугаю, Дюрер по-детски радовался!
Однажды художник ушел из гостиницы на рассвете. Было прохладно и сыро. Он спешил на берег Шельды. Не туда, где причаливают могучие высокобортные корабли, а к рыбачьей пристани, где отстаиваются скромные баркасы. Здесь он сделал рисунок пером. Угол городской стены с башнями, плоский берег, лодки со спущенными парусами, крошечные фигурки людей. Все... Зоркий глаз отобрал немногие детали, уверенная рука запечатлела их немногими линиями. Рисунок дышит утренней свежестью. Широкая спокойная река с лодками, дремлющими у берега и на якоре, небо, затянутое утренней дымкой, почти безлюдный в этот ранний час город покоится за прочными стенами... Лист поражает тем, сколько позднейших открытий в графике предвосхитил он. Не забывая о главной цели поездки, Дюрер упорно завязывал знакомства с влиятельными людьми, которые могли быть полезными в его деле, и, чтобы завоевать их благосклонность, щедро одаривал их своими работами, рисовал и писал их портреты.
Неутомимо посещал он мастерские антверпенских собратьев. В его суждениях об их работах нет ни тени ревности, зависти или превосходства. Они благожелательны и благородны. «Великим мастером» называет Дюрер покойного Рогира ван дер Вейдена, «превосходным скульптором, равного которому я никогда не видел», — Конрада Мейта. И это не преувеличенные комплименты, какими художники иногда осыпают друг друга, это выражает его истинное отношение к нидерландским собратьям по искусству.
О Патинире он записывает в «Дневнике» так: «Мастер Иоаким — хороший пейзажист». По мнению историков искусства, этот термин «Landschaftsmaler» был здесь впервые употреблен письменно. Дюрер точно понял, что самое главное в картинах Патинира, и прекрасно выразил это.
В конце августа Дюреру пришлось поехать в Брюссель. Он полагал, что именно здесь ему придется хлопотать о своем деле. Двор Карла V уже прибыл сюда, ожидали самого императора. Наместница Нидерландов Маргарита Савойская пообещала Дюреру покровительство, а пока дала понять, что не прочь получить несколько его работ.
В Брюсселе Дюрер встретился с депутацией Нюрнбергского Совета — она привезла на коронацию имперские реликвии. Господа советники, дома отказавшие художнику в вознаграждении и пенсии, увидев, какой славой пользуется он в Нидерландах — поистине нет пророка в своем отечестве, — тоже посулили поддержку и пригласили художника к своему столу, что привело его в отличнейшее расположение духа.