Ожидая приезда императора, Дюрер, дабы не пребывать в праздности и чтобы заглушить беспокойство за исход своего дела, осматривал достопримечательности. Ему показали оружие и утварь, привезенные в дар императору из заокеанских колоний, — непривычные для европейского глаза предметы мексиканского искусства: огромный золотой диск с изображением неведомого чудовища, золотые шлемы в форме раковин, голову аллигатора, выкованную из золота и украшенную мозаикой, украшения из перьев, веера. Дюрер пришел в восторг. «Я видел... чудесные, наиискуснейшие вещи и удивлялся тонкой одаренности людей далеких стран», — записал он. Все, что приоткрывало далекий мир, интересовало его и радовало.
Едва оглядевшись на новом месте, пренебрегая неудобствами временного жилища, Дюрер начал работать больше всего пером и особенно углем. Это понятно. Обилие лиц, которых он хотел запечатлеть, ритм, в котором он жил, внутреннее напряжение требуют стремительной техники.
Императора все еще нет, а долго ждать не в характере Дюрера. Он снова срывается, едет обратно в Антверпен, в пути делает беглые зарисовки зданий и нарядов, а вернувшись, продолжает работу над портретами. Лучше всего он понимает человека тогда, когда изображает его. Нидерландские портретные рисунки запечатлели не только множество лиц, но и множество характеров. Иногда Дюрер чувствует, что для такого лица даже фон нужен особенный. Так, портрет девушки с закрытыми, словно она спит, глазами он нарисовал на серо — фиолетовой тонированной бумаге. Иногда в портрете вдруг возникает единственная деталь в цвете. Таков человек в красной шапке, с пугающе пристальным взглядом.
Все новшества нидерландских живописцев интересуют Дюрера. Он прослышал, что они работают краской, которую делают из толченого кирпича, непременно нового, и не успокоился, покуда не достал такую краску.
«Дневник» дышит неистощимой энергией, поразительным трудолюбием и ненасытной любознательностью. В Антверпене хранились кости доисторического животного, их принимали за останки великана. При первой возможности Дюрер отправляется осмотреть эту диковинку и записывает: «Этот великан был высотой в восемнадцать фут и правил в Антверпене». А сразу за этими строками, свидетельствующими о почти детской доверчивости, — горькая запись: «После смерти Рафаэля Урбинского все его произведения рассеялись». Имя Рафаэля было дорого Дюреру. Однажды знаменитый итальянский собрат, чтобы почтить немецкого художника, известного ему по гравюрам, прислал Дюреру с оказией свой рисованный портрет. Польщенный Дюрер ответил письмом и послал свои гравюры. Так двое равных выразили друг другу свое уважение. Теперь в Нидерланды приехал ученик Рафаэля. От него Дюрер узнал о смерти великого итальянца и начал хлопотать о том, чтобы получить из Италии гравюры с картин Рафаэля.
Тем временем выяснилось, что коронование императора состоится не в Антверпене и не в Брюсселе, а в Аахене. Дюрер снова отправляется в путь, взяв с собой большой сундук с нарядами и много денег. Как знать, сколько придется пробыть в Аахене. Он давно покинул дом, путешествие его затянулось, он много повидал, но острота его восприятия не притупилась. В Аахене его восхитили колонны из зеленого и красного порфира, которые Карл Великий некогда вывез из Италии. «Они действительно сделаны в соответствии с указаниями Витрувия!» — радостно записывает Дюрер в своем «Дневнике».
В Аахене Дюрер поселился вместе с нюрнбергской депутацией. Вырвавшиеся из своего города, где они были на виду, депутаты вели в Аахене нескучный образ жизни. Дюрер не отставал от более молодых земляков. В «Дневнике» подряд красноречивые записи: «Пропил с приятелями пять штюберов... Пропил с приятелями и истратил на купание пять вейспфеннигов... Проиграл семь штюберов в таверне «Зеркало»... Истратил три штюбера с приятелями... Я проиграл три вейспфеннига. Еще проиграл два штюбера. Я проиграл три с половиной штюбера». Достаточно взглянуть на нарисованного им члена депутации молодого Мертена Пфинцига, чтобы понять: не отстать от такого за питейным и картежным столом нелегко! Но в то время как господа депутаты купались в знаменитых аахенских ваннах, пили, ели, играли в карты, Дюрер, принимая участие во всем этом, еще и работал. В Аахене он купил альбом и изрисовал его серебряным карандашом. На листах альбома, часто изрисованных с обеих сторон, портреты нюрнбергских знакомых, оказавшихся в Аахене, которые свидетельствуют, что художник видит насквозь этих прижимистых дома и тароватых на чужбине людей, виды города, наряды... Замечательное дополнение к «Дневнику».