Потрясение было большим, но Дюрер скоро от него оправился. В Зеландии его поразили каналы, которые текут выше уровня земли. Как красиво можно было бы изобразить город Миддельбург с его прекрасными ратушей и башней! Зеландские страницы «Дневника» Дюрера — пример для художников всех последующих поколений. Он все время в дороге, ночует то в тесной и холодной общей каюте корабля, то на постоялых дворах, подвергается опасности, но все время ненасытно смотрит и каждый день неутомимо работает. Лейтмотивом проходят в «Дневнике» записи: «Я изобразил Яна де Хаса (бергенский хозяин Дюрера), его жену и двух дочерей углем, а служанку и старуху штифтом...», «Я сделал портрет моего хозяина в Арнемюнде...», «Я нарисовал разбойника» (к сожалению, неизвестно, какого разбойника имеет в виду Дюрер и как он с ним познакомился), «Я сделал также портрет хозяйского зятя Клауса», «Я сделал портреты маленького Бернарда из Бреславля, Георга Кецлера и француза из Калериха...». За записями скрываются лица, известные и неизвестные биографам художника, и портреты, выполненные в разных техниках — углем, пером, серебряным карандашом...
Едва вернувшись в Антверпен, Дюрер завязывает новые знакомства, посещает новые приемы, начинает новые работы. Агнес уже и не спрашивает, когда они поедут домой. Обилие впечатлений и неустанный труд требуют разрядки. Дюрер находит ее в веселом застолье с друзьями и в картежной игре. В карты ему не везло. Он был азартен и беспрерывно проигрывал. Если он выигрывал, его мучила совесть и он дарил проигравшему какую-нибудь свою работу или давал возможность отыграться.
Но, конечно, у Дюрера есть и более важные расходы. Он не жалеет денег на краски, на итальянские гравюры, на книги. Нанимает натурщиков. Отдает торговцу красками за одну унцию ультрамарина на двенадцать гульденов своих гравюр. Иногда его жестоко обманывают. Он выменял за свои работы несколько колец якобы очень старинных. Оказалось, что его безбожно надули. Дюрер не возмущается. «Я этого не заметил», — простодушно записывает он.
Продолжает Дюрер собирать и самые разные разности. Подарки и покупки превращают их комнаты в гостинице в кунсткамеру. Тут модель парусника — на память о долгом плавании, турецкие платки, рожки для пороха, кувшины с ост-индскими слабительными плодами, шишки итальянского кедра, сахарные головы, фарфор и фаянс, инструменты, очки, плетеная шляпа из зерен бузины, калькутские перья, старинный турецкий бич, бычьи рога, солонки и гребни из слоновой кости, чаши из кленового дерева, лопатка лося, всевозможные раковины, точильные камни, магнит, разные медали, семена и луковицы заморских растений, череп настоящий и череп из слоновой кости, ароматические свечи, вышитые покрывала, флаконы розовой воды, тростниковые стрелы, лекарства, четырнадцать кусков гуйякового дерева, на всякий случай, говорят, помогает от «французской болезни».
В клетках кричат попугаи, скачет мартышка. Тщетно пытается Агнес с помощью служанки навести хоть какой-то порядок. Часть багажа Дюрер уже отправил с оказией в Нюрнберг, заплатив за это большие деньги, но комнаты снова стали заполняться всевозможными раритетами — индейскими орехами, кораллами, черепахами, щитами из рыбьей кожи, плавниками огромных рыб...