Случались у Альбрехта Дюрера-старшего и удачные годы. Ему было пятьдесят шесть, когда он смог приобрести дело в горных разработках, ему было шестьдесят два, когда он вместе с другим златокузнецом получил заказ на кубки для императора Фридриха III. Но главным в его жизни был нелегкий труд, постоянные заботы о семье, а на склоне лет неудачи в делах и убытки...
Третий из его детей, тот, которому суждено было прославить семью, — Альбрехт Дюрер-младший на склоне лет вспомнит отца и напишет о нем такие слова: «...Альбрехт Дюрер-старший провел свою жизнь в великом старании и тяжком труде и не имел иного пропитания, чем-то, которое он добывал своими руками себе, своей жене и детям. Поэтому он имел не много» [2]. Сдержанные, красноречивые строки.
Знатоки спорят о том, кому принадлежит портрет Альбрехта Дюрера-старшего, выполненный серебряным карандашом, нарисовал ли он себя сам или это рисунок сына — Альбрехта Дюрера-младшего. Доводов достаточно для обоих предположений. Но не приходится спорить о том, что человек на этом портрете знал в жизни больше забот и тревог, чем радостей и покоя. Резкие морщины прорезали доброе грустное лицо, углы губ горько опущены, под прищуренными глазами набухли мешки. Из-под простой шапки выбиваются неухоженные волосы. Скромен покрой грубой куртки. Сохранилось еще несколько портретов Альбрехта Дюрера-старшего. Их написал в разные годы его знаменитый сын. На всех печать заботы, усталости, сосредоточенной серьезности — следы жизни суровой и непраздничной. Он был чистой души человек... Он был терпеливым и достойным... Он был доброжелательным к каждому... Он был далек от общества и мирских радостей... Так будет в старости вспоминать о нем сын, проживший жизнь, совсем непохожую на жизнь отца. Слова, исполненные любви и грусти, звучат так, словно он хочет, чтобы отец из могилы услышал то, чего сын не успел сказать ему при жизни.
В Нюрнберге тех лет было несколько начальных латинских школ. В них изучали так называемый «тривиум» — три основных предмета: грамматику, логику, риторику. Учили и учились на латыни.
К пятисотлетию со дня рождения Дюрера историки снова пересмотрели горы документов, чтобы установить, в какой школе учился художник, но прямых свидетельств не нашли. Латинские тексты, которые Дюрер писал на своих гравюрах и картинах, латинские книги, которые он покупал, то, как легко он освоился с итальянским языком и вник в мифологические сюжеты, все позволяет думать, что он учился именно в такой латинской школе. Естественно предположить, что он ходил в ближайшую, при церкви св. Зебальда, ведь Дюреры были ее прихожанами. Занималось в этой школе семьдесят учеников, разделенных на три группы по возрасту и успехам, но и младшие, и средние, и старшие сидели в одной комнате и руководил всеми сразу один наставник. Ученики приходили в школу два раза в день: на три часа с самого утра, на три часа после обеда. Два урока отдавалось одному из предметов «тривиума», третий — закону божьему. Заучивали молитвы, затверживали нравоучительные изречения, начатки логики по книге Петра Испанца, старинной и маловразумительной. Те, кто учился дольше, читали басни Эзопа, отрывки из комедий Теренция. Дюрер учился в этой школе недолго, и то, что она смогла ему дать, всю жизнь пополнял самостоятельно, горько сожалея, что ему пришлось слишком мало учиться. Главным местом его учения скоро стала отцовская мастерская.
В Нюрнберге в ту пору было восемь больших кварталов и считалось в них триста пятьдесят четыре очага, а всего жителей около сорока тысяч. Среди них много ремесленников, умелых мастеров — литейщиков чугуна, бронзы, латуни. Кузнецов, которые ковали колесные ободья, рессоры и подковы. И таких, которые занимались дверным и окопным прибором — петлями, щеколдами, шпингалетами. Были мастерские серпов и кос, мастерские шпаг и кинжалов. В городе работали оружейники. Они делали грозные аркебузы, арбалеты, ружья. Литейщики отливали пушки. Мастера брони ковали шлемы, кольчуги, латы. А другие делали мирные точные инструменты, например циркули и весы. Едва ли не каждую вещь нюрнбергские мастера, как это было в обычае времени, украшали узорной чеканкой, затейливой гравировкой. Когда мастера умирали, на бронзовых плитах их надгробий изображали те вещи, которые они изготовляли при жизни, — например тиски, клещи, циркули, молотки. Эти надгробия — произведения высокого искусства. Нюрнбергские мастера выковывали тончайшие золотые цепочки для дам и тяжелые чугунные ограды для патрицианских домов. В Нюрнберге трудились мастера компасного дела. Их компасы славились тонкостью отделки, а главное, точностью показании. Их покупали мореплаватели ганзейских городов, Франции, Испании, Португалии. У компасных мастеров не было недостатка в работе — компас был одним из важнейших инструментов века. Нюрнбергские гончары делали не только горшки, кружки, миски для повседневного обихода, но и расписные майоликовые тарелки (в богатых бюргерских домах их вешали на стены парадных комнат) и изразцы для облицовки печей. На изразцах изображали мирские и религиозные сюжеты, заимствуя их из гравюр и картин.