За спиной Скорпиуса раздался грохот – приподнятые магией пожитки рухнули на землю. Альбус обошел Малфоя, заглянул ему за спину и задумчиво почесал переносицу: — Ты… это... извини. Жаль, что нельзя колдовать пока, да? — Точно, — мрачно проговорил Скорпиус, и ногой захлопнув раскрытый чемодан, схватился за ручку и побрел в сторону замка, даже не оглянувшись, чтобы выяснить идет ли настырный Поттер за ним. Зачем? Он и так знал, что идет. В Большом зале было шумно. Малфой и Поттер прибыли как раз вовремя к церемонии распределения. Альбус с нетерпением ждал, когда же придет очередь Лили. Наконец, фамилия Героя вновь прозвучала в этих стенах. Лили побежала к скамеечке: на вид и не скажешь, что волнуется; но Альбус хорошо знал, каково это - сидеть там, под прицелом сотен любопытных глаз, и ждать вердикт старой шляпы. Впрочем, Лили никто долго не мучил, и ожидаемое: — Гриффиндор! – эхом прокатилось по залу. Альбус вздохнул и постарался улыбнуться. Он так надеялся, что Лили попадет на Слизерин, и тогда он не будет единственным слизеринцем в своей семье. Надежды не сбылись, и Лили, и Хьюго оказались на Гриффиндоре, что, конечно, являлось скорее правилом, чем исключением. Как только суета улеглась, первокурсники заняли свои столы, Макгонагалл обратилась к студентам с традиционной приветственной речью, суть которой сводилась к тому, что она очень рада видеть здесь всех студентов. — Вы знаете, что преподаватель По ЗОТС уехал к себе на родину, и теперь этот пост займет новый учитель. Прошу вас поприветствовать: Аберфорт Дамблдор! Зал разразился громкими аплодисментами, когда с места поднялся величественный старик с длинной седой бородой. — Спасибо, – прервал он поток рукоплесканий одним властным жестом руки, — я проясню ситуацию. Я занимаю этот пост временно и очень надеюсь, что в скором времени у вас будет нормальный учитель, – после чего он сел, мрачно сдвинув лохматые седые брови. По залу пробежался тревожный шепоток, новый преподаватель ЗОТС был более чем странен, хоть и имел знаменитое на весь волшебный мир имя. Альбус Поттер подумал, что напишет отцу сегодня же, как только окажется в своей спальне в подземельях, и попросит прояснить ситуацию с новым профессором. Уж про Дамблдора Гарри Поттер должен знать. ** * Гарри Поттер проводил колдомедика из спальни на втором этаже, и в гостиной, чуть покосившись наверх и убедившись, что дверь комнаты плотно прикрыта, тихо, но требовательно спросил: — Что это? — Определенно проклятье, мистер Поттер. Очень древнее и очень сильное. — Что будет дальше? – спросил он, зеленые глаза за стеклами очков лихорадочно блестели, по бледным щекам и шее расползались красные пятна. Он знал ответ. Он боялся ответа. — Магия уходит. Жизнь уходит, мистер Поттер. Мне жаль. – тихо ответил колдомедик, задумчиво пожевав нижнюю губу. — Что. Я. Могу. Сделать. – спросил аврор, сжав кулаки. Он уже спрашивал. — Мне жаль, мистер Поттер, – еще раз проговорил колдомедик, — проклятье может снять только наложивший его. Я не знаю, кому вы так наступили на хвост. Ищите. И возможно вы успеете. Удачи. — Ты… — прошипел Поттер, впечатывая мужчину в стену одним резким движением, — спаси ее!... Я... все сделаю... только спаси! — Отпустите... – дернулся медик, — отпустите, — проговорил он, потирая шею, — я все понимаю. Но ничего не могу сделать. Но… вы знаете, я слышал... где-то… Драконы… род драконов… это вполне в их власти - наложить такое проклятье. — Драконы… – прошептал Поттер и вдруг кинулся к камину, даже не удосужившись открыть колдомедику дверь. — Вот тебе и спасибо, — промямлил тот и, собрав со стола оставленные галлеоны, вышел, аккуратно прикрыв за собой входную дверь. Этот визит отнял у него много душевных сил. Так всегда бывает, когда приходишь в дом, где смерть уже заявляет свои права.
Как правильно? (не обязательно) 
Глава 2
Он стоит, наклонившись над раковиной, его плечи трясутся от всхлипов, худая спина напряглась, под белой взмокшей рубашкой выступают острые позвонки. Их можно посчитать. И я считаю… один, два, три… Что я чувствую? Мне его жалко? Нет… с чего бы? Я точно знаю, что это он отдал проклятое ожерелье Кэти Белл, замышляет что-то в Выручай-комнате. Поэтому это не жалость, точно. Но почему же так щемит в груди, когда я стою здесь сейчас и считаю эти болезненно выпирающие позвонки?.. Мерлин… Он же просто запутался! Будь оно все проклято, он же запутался, как муха в паучьих сетях… Комплекс героя – мне снова надо всех спасать… Мокрая белая челка откинута с потного лба. Он видит мое отражение в зеркале. Серые глаза, прозрачные от слез, широко распахнуты, одна секунда – и он оборачивается… Губы шевелятся, будто он хочет что-то произнести, но не в силах выдавить и слова. Я опережаю: — Я знаю, это ты. Это ты ее проклял, Малфой! – на самом деле я хочу сказать совсем другое, что-то, что имеет значение, но произношу именно эти пустые слова. Слезы злые и отчаянные текут по щекам – он растерял весь свой аристократический лоск. «Никогда не загоняйте зверя в угол», — вспоминаются слова из какой-то книжки, что я в детстве читал под одеялом с фонариком. Но разве он – зверь? Звереныш… Маленький и очень кусачий. Первый “ступефай”, слетевший с его палочки, разбивает стену за моей спиной. Инстинкты, отточенные квиддичными тренировками, меня не подводят – я успеваю отскочить. Бешеный адреналин растекается по венам, ярость и азарт ударяют в голову. Пуляю чем-то в ответ, не особо задумываясь, что это будет. Минус одна раковина в несчастном туалете. Наклоняюсь, выискивая ноги в изящных дорогих туфлях. Снова мимо. Ярость. Звереныш уползает от меня… Поймать! Достать! «…от врагов», — проносится в голове, и с губ срывается: — Сектумсемпра! Тишина. Лишь тонкое поскуливание за углом – так может хныкать зверек, попавший в сеть, так может скулить потерявшийся щенок. Иду тихо, с опаской. Вдруг уловка? Кровь. Она повсюду. Бурые полосы на белой рубашке навсегда врезаются в память. Белые волосы слиплись от пота и воды, голова запрокинута, бледные тонкие черты лица исказились от боли. Кажется, это и правда больно. Черт… я же не знал… прости… прости… не так… чертова война.. и здесь… ненавижу…. Кажется, он сдерживается, чтобы не кричать. Но лучше бы кричал, нет сил слышать этот тонкий тихий скулеж. Больше нет ярости. Ничего нет. Пустота.