Безволосый вслух рассуждал:
— Даже смотреть было бы приятно: раздает бай пригоршнями урюк. Один старик встрепенулся и повторил последние слова плешивого:
— Раздает бай пригоршнями урюк.
И вдруг побежал, откуда только силы взялись. Все посмотрели ему вслед, не понимая куда он заспешил.
Не прошло и десяти минут, как старик показался снова. В руке его была пустая камышовая кошелка.
— Куда ты торопишься, аксакал?
— Куда, куда? Не кудыкать надо, а на базар спешить. Там бай Баймагамбет урюк раздает всем даром. Некоторые по два, по три раза подходят. Дает, не смотрит. Вот я кошелку и захватил.
— А ты, аксакал, получил урюк?
— Нет еще. Бегу. Не опоздать бы. Сладкий, говорят, урюк.
— А откуда тебе известно?
— Весь аул знает об этом.
И, махнув рукой, потрусил к базару, увлекая за собой человек пять. Остальные, переминаясь с ноги на ногу, продолжали слушать безбородого.
— Вот легковерный народ! — усмехался Алдар-Косе. — Стоит одному сказать: «Я бы раздавал урюк даром!» — другой сразу переиначит и пустит слух: «Он раздает урюк даром!» И все поверят и побегут как очумелые на базар.
Мимо проскочило еще человек семь.
— Куда вы? — крикнул им Алдар-Косе.
Кто-то на ходу ответил:
— Некогда языком чесать. На рынок спешим. За даровым урюком.
— Видали легковерных? — ухмыльнулся безволосый выдумщик.
Но его уже никто не слушал. Все бросились на базар. Мимо бежали новые охотники за даровым урюком.
Жена с упреком сказала Алдару-Косе:
— Чем зубы скалить, взял бы корзинку, да, как добрые люди, побежал на базар. Все, кроме нас, будут с урюком.
Алдар-Косе хотел было образумить жену, но не успел. Глянув на дорогу, он увидел арбу, на которой громоздились большие корзины, наполненные оранжевым урюком.
Арбу легко тянул сытый гнедой конь, которым правил бай Баймагамбет.
— Торговать? — по-соседски спросил Алдар-Косе.
— Да нет, — ворчливо ответил бай. — Какой-то злоязычник пустил по аулу слух, будто я на поминки умершего отца одариваю всех урюком. Попробуй теперь не дай этим голодранцам урюка, засмеют, подлецы, на всю степь.
Жена Алдара-Косе не зевала, она первой подошла к байской арбе и Баймагамбет бросил в ее корзину три пригоршни урюка.
КУРИЦА
лдар-Косе очень любил бывать на базаре, хотя он никогда ничего не продавал, да и покупать ему редко что приходилось. Базар ему нравился многолюдьем, многоцветьем.
На базарной площади все делалось на виду: кузнец бил молотом по раскаленному докрасна железу; брадобрей брил голову обросшего черными космами пастуха; гончар, поднимая глиняные изделия, бережно ударял по ним, извлекая чистый мелодичный звон — признак наивысшего качества горшка; водонос нес на голове кувшин с родниковой водой; шубник сшивал серыми суровыми нитками овчины, изготовляя зимнюю одежду, гадальщик разбрасывал по вытертому коврику зерна фасоли и крысиные косточки, предсказывая одетой в черное женщине ее будущее.
Алдар-Косе так стосковался по людям, по человеческому говору, по базарному гвалту, что ноги сами несли его, и он с наслаждением окунался в рыночную сутолоку. На сердце у него было легко и весело. Там и сям мелькали знакомые лица. Он на ходу здоровался, перекидывался двумя-тремя словами и двигался дальше, привычно работая локтями. Ему не терпелось вмешаться в какое-нибудь спорное, пусть даже рискованное дело, чтобы блеснуть смекалкой, применить уменье заглянуть в человеческую душу, а главное, развязать рвущийся к разговору язык.
Толпа, подхватив, несла его. Куда, он и сам не знал.
Когда течение людской реки замедлилось, он остановился перед пожилой худощавой женщиной, держащей в руках черноперую курицу, связанную узеньким ремешком.
— Продаете? — поинтересовался Алдар-Косе, снимая тюбетейку с плешивой головы.
— Продаю свою последнюю курицу, — поспешно ответила женщина, — да вот беда — никто не покупает.
— Зачем же продаете, если она последняя?
— Вдова я. Дочка болеет. — На глаза женщины навернулись слезы.
Безбородый окинул быстрым, оценивающим взглядом идущих поблизости и стоящих. Чернобородый казах держал за ухо белую овцу. Рядом с ним стояла женщина его лет, по всей видимости — жена. Она неотрывно смотрела на черную курицу и убеждала мужа.
— Купи курочку. Овец у нас много, а курочки нет. Мне давно хочется послушать, как кудахчет хлопотливая птица.
Муж, с виду зажиточный хозяин, отмалчивался.
Поодаль продавал рыжую овцу белобородый старик. Глаза Алдара-Косе озорно блеснули. Он подошел к белобородому:
— Я хочу попросить вас, почтенный, об одной маленькой услуге. Сейчас я буду расхваливать черную курицу. Не подойдете ли вы ко мне, когда я начну говорить? Ни о чем другом не прошу.
Старик молча кивнул. Безбородый вернулся к женщине и, беря из рук курицу, осведомился:
— А курица эта — несушка?
— Несушка, несушка. Каждое утро непременно по яйцу дарит. Вот и нынче перед базаром снесла яичко. Больной дочке на завтрак.
Безбородый едва приметно улыбнулся. Он безошибочно разгадал ход мыслей вдовы, супругов с белой овцой, седобородого старца. Он знал заранее, что сейчас произойдет. Легко взгромоздясь на чью-то пустую арбу и подняв курицу над головой, он заговорил-запел звонким и чистым, как звук домбровой струны, голосом:
— Взгляните, правоверные, на эту курицу. С виду она худая, постная, похожа на галку. Но это необыкновенная курица. Она несет в год триста шестьдесят пять яиц. А цыплят она высиживает дважды в году и каждый раз по пятнадцати штук. Подсчитайте-ка! За три года она приносит в хозяйство тысячу пять яиц и девяносто цыплят. Оперятся цыплята, глядишь, целое куриное стадо. Доходов от этой курицы больше, чем от любой овцы. Кто хочет обменять курицу на овцу?
Выкрикивая это, Алдар-Косе не спускал глаз с продавцов овец. Как было условлено, старик тащил упиравшуюся рыжую овцу, спеша к Алдару-Косе. А чернобородый, держа овцу за ухо, смотрел растерянно; жена наступала на него, в чем-то горячо убеждала, размахивала руками. Слов ее разобрать было нельзя, но Алдар-Косе мог бы поклясться, что она торопит мужа обменять овцу на курицу.
Алдар-Косе повысил голос:
— А ну, правоверные, прикиньте в уме: что дороже — одна овечка или целое куриное стадо? И в этом стаде все девяносто с лишним куры-несушки. Каждое утро девять десятков яиц! Вон, я вижу ко мне спешит аксакал с рыжей овцой, но его опережает убеждаемый женою карасакал с белой овцой. На лице жены беспокойство. Неужели муж упустит чудесную курицу? Нет, карасакал не из тех, кто дает себя обгонять дряхлым медлительным старикам!
Через минуту сделка состоялась. На щеках обрадованной женщины появился сухой румянец.
— Идите за мной! — сказал ей безбородый незнакомец, тащивший белую овцу за ухо.
Вдова едва поспевала за ним. Вскоре они очутились на том конце базара, где шла купля-продажа телок и бычков. К овце начали прицениваться, но безбородый бросал на ходу:
— Не продаю, меняю.
Передав овцу на попечение женщины, он забрался на пустую телегу и его голос снова зазвенел, привлекая всеобщее внимание:
— Глядите! Вот овца, которой нет цены. При стрижке дает пять фунтов шерсти и в один окот приносит по два ягненка. Вот ее хозяйка. Она ни за что не рассталась бы с чудесной овцой, но больная дочка мечтает о телочке. Эй вы! Кто меняет плохонькую телочку на тонкорунную плодовитую овцу?
Он знал свойство своего голоса, умеющего завлекать, манить, убеждать. Люди обычно верили всему, что он говорил, и поступали по его совету. Он прикидывал в уме, чем бы еще украсить белую овечку, а к нему уже пробирались четверо с телками. Алдар-Косе с высоты телеги мог выбирать из четырех телок лучшую. И выбрал! Вдова не успела оглянуться, как стала владелицей крупной телки красной степной породы.