Alea jacta est
- Я так устал, Берк.
- Эта девушка - из хорошего рода, она юна и даже красива.
- Бедна, как церковная мышь.
- Вас ведь это не заботит, мой государь?
- Нет. Веди девушку, а потом скажи им всем убираться к чертовой матери. Сегодня был слишком долгий день...
Слишком долгий день. У него не было сил улыбаться, говорить комплименты, да и вообще говорить - сил тоже не было. Он стоял у раскрытого окна, сад за которым стал добычей глубоких серых и синих теней, и только иногда среди темной листвы вспыхивал одинокий огонек забытого фонарика, как будто кто-то шел, держа в руках свечу.
- Мой государь...
Девушка стояла на пороге его покоев, испуганная, маленькая - настоящий мышонок. И это - будущая королева? Которая подхватит выпавший из его рук штандарт, если его убьют, если королевство останется без своего короля? Хрупкое создание, обряженное в тряпки своей бабушки, в этот вульгарный красный бархат - сможет ли она встать на краю, сможет ли она выжить в этих залах, среди ледяных улыбок и застывших сердец? Слушать сладчайшую ложь, пить медовую отраву лести и полынно-горький отвар правды, знать, предугадывать, пресекать интриги и заговоры?
Она неуверенно улыбалась, боясь опустить глаза.
- Сколько тебе лет, дитя?
- Шестнадцать, милорд. На этой неделе будет семнадцать.
- Присядь.
Она медленно, с каким-то внутренним колебанием села в самое неудобное кресло и выпрямилась в нем, как палку проглотила. Ее маленькие ладони в тонких перчатках белели на красном, судорожно сжатые и словно готовые к бою. Ребенок - они привезли сюда ее, эту девчонку из старого горного замка, запуганную и раздавленную, ничего не понимающую глупую девчонку, которая знала лишь скалы да северное небо, да цветы вереска.
Король подошел к ней. Ее глаза были, как озера - до краев наполнены смятением и ужасом, и ему даже стало смешно.
- Ты меня боишься?
- Нет, мой государь, - сказала она, утверждая своим тоном обратное.
- Миледи, я уже давно не юноша, - он со вздохом сел напротив нее, подперев рукой подбородок. - Я уродлив, хотя еще не стар. Я понимаю тебя, дитя.
Ее губы дрогнули, словно она захотела сказать что-то, но слова льдинками замерзли на языке.
- Ты готова стать королевой?
Она кивнула.
- Я так устал от всего этого, - тихо сказал король. - Твои руки. Почему ты не снимаешь перчаток?
- Я...
- Сними.
Она повиновалась - неохотно, каждое движение давалось ей как будто с огромным трудом. Но, наконец, она стянула тонкий шелк и еще сильнее сжала ладони, словно хотела спрятать их.
- Вот оно что. Как это случилось?
Ее лицо стало совсем белым, как круглая луна.
- Я просто хотела погреться.
Сминая в руках перчатки, терзая их, будто в этом находила силу и уверенность, она не осмеливалась глядеть ему в глаза. Тогда он подался вперед, так, что их лица оказались друг напротив друга, взял ее за запястья.
- Скажи мне. Ответь на вопрос: ты знаешь, что тебя ждет? Знаешь, сколько раз ты будешь вот так обжигаться, падать? Сколько раз тебя будут предавать? Сможешь шагать через воду и огонь?
Она кивнула с какой-то странной решимостью.
- Бедное дитя... - король встал и отошел к окну, где вздувалась от ветерка легкая занавеска в вышитых золотом цветах. Ночная свежесть пробиралась в покои, принося запах недавно прошедшего дождя и сирени. Он устало прикрыл глаза, взял со столика кубок с вином.
- Иди, - махнул он рукой.
Девушка присела в реверансе и едва ли не выскочила за дверь. Король отпил глоток вина, которое пахло фруктами и солнцем. Он слышал, как стучат ее каблучки по мраморным плитам, удаляясь, удаляясь...
А на темной обивке кресла белели шелковые перчатки, которые она забыла в спешке.
________________________
Alea jacta est (лат) - Жребий брошен.