Наташа взяла оба оставшихся стакана и поставила в раковину.
– И бутылку убери пожалуйста, чтобы не воняла, – брезгливо поморщившись, сказал Арзу и похлопал по дивану рядом с собой, приглашая Наташу присесть.
На утро голова у Валерки разламывалась, но надо было ехать за товаром. Проклиная все на свете, он встал, кое-как привел себя в порядок и, сложив огромные полосатые челночные баулы в один, вышел в ранее темное утро. Перед тем, как уйти, он постоял немного перед дверью, прислушиваясь. Все спали, глухая, изрисованная детьми, стена со старыми зеленоватыми, кое-где оторванными обоями слева от него длинно уходила в темноту, там она, делая поворот на 90 градусов влево, окончательно скрывалась в их с Наташей спальне. Справа, наоборот, одна за другой шли двери: сначала в зал, затем в кухню и дальше в детскую, выдавая всякие ночные звуки, которые живут с полуночи и до раннего утра в любой квартире, в каждой свои. Журчание протекающего сливного бачка из-за двери туалета в противоположном конце коридора, еле слышное тарахтение холодильника, причмокивание старшего, смешное сопение дочки, слабый храп гостя в гостиной, и только из спальни ни звука. Какое-то тяжелое чувство перекатывалось у него на дне души. Вечерние впечатления, задавленные ликером, были прозрачны и неосязаемы. Чувство странно тяготило, не выдавая ни своего происхождения, ни того, зачем оно пришло. Поддавшись чувству, Валерка тяжело вздохнул и шагнул за дверь.
Он отсутствовал четыре дня. Все произошло как в старом анекдоте, когда муж не вовремя возвращается из командировки. Валерка вернулся на день раньше, чем планировал. Открыв дверь ключом, он услышал несущийся ему навстречу веселый женский смех, шумную возню детей, вкусный запах застолья, сильно смешанный с запахом сигаретного дыма. Зайдя на кухню, Валерка увидел Наташу, сидящую на коленях Арзу, а напротив них еще одного гостя с Кавказа, видимо тоже азербайджанца, который с руки кормил виноградом блядоватую Наташину подругу, несколько раз до того безуспешно пытавшуюся соблазнить Валерку на площадке, когда они выходили курить во время совместных гулянок. Было дымно, все смеялись. Сын с дочерью в сторонке, возле двери, ели апельсины и увлеченно, забыв обо всем на свете, играли с красной радиоуправляемой машинкой, громко взвизгивая и смеясь, когда она наезжала одному из них на ногу.
Три месяца спустя суд своим решением оставил детей отцу. Валерка не позволял Наташе встречаться с дочерью и сыном. Она стала жить недалеко в квартире, которую для нее снимал Арзу. Смысл ее жизни с этих самых пор заключался в поиске встречи с детьми и возможности поговорить, обнять, поцеловать их. Работала она одновременно директором и продавцом в маленьком магазине кожаной одежды. Наташа сама же ездила и за товаром, благо дорожка в Турцию была давно протоптана. Арзу на этот раз не бросил ее на произвол судьбы. Он арендовал помещение недалеко от рынка и дал ей денег на закупку товара. Первые полгода Арзу раз в месяц приезжал к Наташе на день-два, потом стал приезжать все реже, а через некоторое время, переведя отношения в чисто деловые, он перестал бывать у нее вовсе, присылая за своей долей еще плохо говорящего по-русски молодого и напористого племянника, который во всем, в общем-то, заменил его.
VI
В апреле из Павлодара приехал Алек со своим отцом, старшим братом Валерки, который зашивался один, и ему нужна была помощь по хозяйству. После того, как он выгнал Наташу, забота о детях и доме полностью легла на его плечи. Протянув немного на старых запасах, Валерка понял, что ему чтобы как-то жить, в ближайшее время надо ехать за товаром, но детей оставлять одних нельзя, поэтому нужен кто-то, кто будет присматривать за детьми и помогать по хозяйству. Денег на няню у него, конечно, не было. Он позвонил матери, которая подсказала, что Алешка уже полгода бегает от призыва в их казахскую армию, и ему было бы очень кстати уехать в Россию к дяде. Вариант показался очень хорошим, так все складывалось весьма неплохо и для Валерки, и для Алека.
Поскольку до конца 70-х годов домашний телефон являлся страшным дефицитом и ставился либо заслуженным людям, либо партийным и прочим профсоюзным функционерам, то обладание этим чудом техники начала двадцатого века, в придачу к служебной машине и даче, служило признаком принадлежности, как минимум, к номенклатуре среднего уровня. Но технический прогресс не стоял на месте, и к середине 80-х годов, с увеличением количества АТС и их емкости, значимость этого атрибута советской успешности стала постепенно девальвироваться, спускаясь с высших и средних ступенек власти на нижние и дальше в народ. Будучи профсоюзным деятелем местного значения, Валерка единственный у нас на площадке такую роскошь заимел практически сразу после получения квартиры. Все прочее народонаселение этажа являлось страждущим, долготерпящим рядовым контингентом общегородской очереди на жилье без права на установку телефона. Предполагалось, и так это и было на самом деле, что облагодетельствованные отдельной жилплощадью и личным теплым туалетом, граждане ни о чем дополнительном помышлять не должны, поскольку специально строить сложную инфраструктуру для их частных разговоров государство не намерено, поэтому наша семья, тоже лишенная данного средства связи, на правах ближайших соседей частенько пользовалась Валеркиным телефоном, благо ни он, ни Наташа никогда не отказывали нам. Взамен моя мать иногда следила за детьми, когда Валерка с Наташей уезжали за товаром, а присмотреть за ними было некому. Обычно Наташа отводила детей к своей подруге-разведенке, у которой дочка была одного возраста с их сыном. Так они выкручивались из ситуации. Теперь все изменилось, ведь именно эта Наташина подруга была тем злополучным вечером со знакомым Арзу. Потому других вариантов с няней, кроме моей матери в этом качестве у Валерки не осталось вообще.