В вагон со стороны хвоста электрички зашло два контролера. Средних лет мужики в форменных фуражках и куртках. Тот, что поменьше ростом, взял левую сторону, ту, на которой сидели мы, а контролер повыше правую. Утром и днем они проверяли по другой схеме: заходили с разных сторон и двигались навстречу друг другу, как опытные загонщики, не позволяя никому сбежать. Зайцы платили по единой необременительной таксе в десять тысяч рублей с носа вне зависимости от длительности поездки. Прошерстив таким образом всю электричку, контролеры садились в последнем вагоне, пересчитывали выручку и честно делили заработанное на три части. По одной части они забирали себе, а на третью оформляли несколько штрафных квитанций, чтобы отчитаться. Но вечером за усердие можно было и огрести по полной, нарядов милиции в электричках не было, поэтому в это время контролеры применяли тактику вытеснения, давая зайцам возможность, свободно переходя из одного вагона в другой, бесплатно доезжать до своей станции. Но мы с Алеком, допив уже по третьей бутылке пива, слишком отяжелели для того, чтобы бегать по вагонам. К тому же у Алека вдруг проснулось острое желание поучить контролеров жизни: он вытянулся на деревянной скамейке и, фирменно ухмыляясь, опустил очки на нос, как забрало у рыцарского шлема. Но контролеры явно были опытными мужиками и, прочухав, что два подвыпивших парня вместо того, чтобы немного поделиться дензнаками, не прочь подраться, не сговариваясь, прошли мимо, даже не посмотрев в нашу сторону.
– Э… – протянув руку в сторону уходящих контролеров, только и успел произнести Алек.
– Ты драться собрался или бикс снимать?
– И то и другое.
– Не получится. Если подеремся, то надо будет соскакивать где-нибудь, не доезжая до вокзала, чтобы нас там не взяли. Врубаешься?
– И чо?
– А то, что тогда мы не успеем доехать до клуба, и все соски, не дождавшись нас, в слезах разбредутся по домам.
Алек заржал на весь вагон. Какой-то впечатлительный пассажир, вжав голову в плечи, вышел в тамбур вслед за контролерами.
Небольшой клуб “Минотавр” находился на площади Мужества в одной из двух высоток. Вокруг станции метро шла стройка. Разрытые котлованы, ограждающие их бетонные заборы, плотно сжимали ее почти с четырех сторон, оставив только узкий проход к Политехнической улице. Дорожка из вестибюля метро до площади, тесно заставленная с двух сторон разнокалиберными ларьками, жавшимися к строительному забору, была перекопана. Утром, днем и вечером две встречные вереницы людей непрерывно пробирались через лужи и грязь к метро и из него. Сложенные картонные коробки, сломанные деревянные поддоны служили импровизированной мостовой, по которой, оскальзываясь и чертыхаясь, ползли люди, изредка останавливаясь у какого-нибудь киоска, чтобы купить сигарет, пива или шаверму. Груды мусора, состоящего из мятых жестяных пивных банок, пластиковых бутылок от всевозможных газировок, пустых неформатных бутылок, которые не принимали пункты стеклотары, сигаретных окурков и пачек, обломков каких-то деревянных ящиков, использованных презервативов, периодически выбрасываемых из ларьков, остатков недоеденной шавермы, валялись под ногами, никем не убираемые, превращаясь в культурный слой эпохи 90-х.
Сейчас народа уже не было, схлынувшая после семи вечера толпа оставила новый мусор, который лежал по краям дорожки и в пространстве между ларьками, запинанный туда случайными ногами многочисленных прохожих. Только возле фойе копошилась метровская уборщица, вытряхивая содержимое заплеванных урн в старое оцинкованное ведро, сметая растоптанный мусор разлохмаченным веником с порога станции к ларькам.
– По пивку еще, пожалуй, – предложил я, закуривая сигарету и рассматривая ассортимент ближайшего от выхода из метро еще работающего ларька.