Здесь, в кровавом лабиринте строительного мусора, ни его мечты и надежды, ни его подготовка не дали ему ровным счётом ничего.
Крови во рту поубавилось, но он выплюнул ещё один зуб.
Впрочем, подумал он, кажется, он всё же остался жив.
И, словно в ответ на свои мысли, он услышал, как некто, среди куч битого кирпича и арматуры, направляется в его сторону. Некто, втаптывающий в бездушную бетонную пыль его только что проснувшиеся детские надежды.
Улисс попытался нащупать на земле какое-нибудь оружие, заставляя себя двигать руками.
А некто, тем временем, приближался, напевая довольным голосом песенку.
Завалила закат одноглазая, но симпатичная ночь,
Пахнет заячьим супом от деда Мазая,
Положив на полу от буржуйки совсем угоревшую дочь,
Нацепив дробовик на тропу выползаю.
Поброжу по болотам, проверю грибные места,
Отпущу свою душу погреться на звезды,
Да по совести надо поправить могилку мента,
Что весной напугал меня выстрелом в воздух.
Улисс оцепенел, заворожённо вслушиваясь.
Приближающийся тери пел с вдохновением, с ярко выраженным хорошим настроением, словно весь мир любил только его, за что он, поющий, был ему безмерно благодарен.
И в честь него пел свою песенку.
Наконец тери замолчал, и Улисс его сразу увидел — вышедшего из-за бетонного блока леопарда.
Невысокого роста, с головы до кончика хвоста покрытый киноварью — выделялась лишь вылизанная морда — слегка пританцовывая, тот направлялся прямо к нему. В руке он сжимал какой-то круглый предмет, смутно знакомый Улиссу.
Енот вновь попытался нащупать автомат, но не смог. Тогда он достал нож.
Леопард, заляпанное кровью счастье от ушей до пят, играючи забрал у него нож и выбросил его вон. Затем сел рядом, также спиной опёршись на стену.
Улисс попытался было ударить его когтями, но леопард отвесил ему оплеуху. В голове вновь зазвенело, и он поник, в полуобморочном от боли состоянии.
Леопард обнял его рукой и прижал к себе.
— Я рад тебя видеть живым, друг мой. Разумеется, твоя жизнь — просто моя ошибка. Мой просчет. Я слишком слабо ударил. Или слишком не точно. А потом не вернулся к тебе и не добил. Иногда такое случается, но мне хочется, чтобы подобное случалось как можно реже. А лучше, и вовсе не случалось. Пойми меня правильно, мне ведь тоже хочется жить. И всё же я действительно рад, что ты остался жив. Я совсем не люблю убивать. Знаешь, я всегда мечтал быть кем-нибудь другим. Жить на берегу моря, вдыхать его соленый аромат, плавать на лодке, ловить рыбу, играть с китами, а по ночам смотреть в телескоп на звёзды. Но никогда в своей жизни я не видел ни моря, ни даже телескопа. Я научился делать то, что никогда не хотел делать. И никогда не делал то, о чем мечтал. Вот так. Так как, говоришь, тебя зовут?
Улисс совсем не хотел говорить, как его зовут. И начал упорствовать. К сожалению, его упорства леопард не оценил и начал настаивать.
Улиссу совсем не хотелось говорить, но сквозь очередную боль ему пришлось.
Леопард покатал на языке его имя, смакуя так и эдак.
— Хорошее имя, — наконец признал он. — Особенно для енота. А меня зовут Алекс. Алекс Багенге.
Он помолчал, ожидая от Улисса какой-нибудь реакции. Но Улисс молчал. Ему было всё равно, как зовут леопарда.
— Улисс, давай споем что-нибудь. Ты ведь знаешь «Одноглазого Мангуста»?
Петь Улисс не хотел. Но ему, в конце концов, пришлось. Леопард категорически не желал петь один, коли уж он нашёл выжившего в устроенной им бойне енота.
Закончив «Одноглазого Мангуста», леопард расстроился.
— Эй, — произнёс он. — Ты совсем хреново поёшь. Я просто не могу уйти отсюда и бросить тебя одного, такого неспособного петь во славу своего чудесного везения. Наверное, ты расстроен гибелью своих товарищей. Я тебя понимаю — я ведь сам их убил. Давай споём «Чумные Костры», Улисс, в честь лейтенанта. В другие времена я бы подружился с ней. Возможно, мы бы вместе плавали на лодке и смотрели в телескоп на звёзды. А пришлось, вот, убить.
Улиссу очень хотелось плакать. Но, в конце концов, пришлось петь.
После «Чумных Костров» они спели ещё несколько песен. Сознание Улисса помутилось, он уже не отличал реальности от бреда. Они пели, а на земле, прямо напротив Улисса, в глаза ему смотрела оторванная голова его лейтенанта, Рэм Мэйтата.