– Так вы наступили острым деревянным каблуком мне на ногу, чуть не сломав ступню? – спросил он самым легкомысленным тоном. – Я и не заметил.
Элиза не смогла удержаться. На ее лице непроизвольно расцвела улыбка. И когда он сделал неожиданный подскок вместо ожидаемого шага, она тихонько охнула и непременно упала бы, если бы его сильная рука не придержала ее за талию.
– Прошу прощения, – заявил он, когда девушка снова выпрямилась. – Я не хотел, чтобы вы упали.
Ей пришлось это признать. Он был хорош, этот Александр Гамильтон. При других обстоятельствах он мог бы ей даже понравиться. Но прямо сейчас в ее распоряжении было еще около семи минут его времени, и она была решительно настроена сделать их настолько трудными, насколько сможет.
7. Перчатка (или платок) брошена
Бальный зал в особняке Скайлеров, Олбани, штат Нью-Йорк
Ноябрь 1777 года
На изломе ночи танцам в бальном зале словно добавили живости. Мундиры офицеров блестели медалями и золотым шнуром. Пары кружились все быстрее, пышные юбки девушек приоткрывали немного больше, чем нужно, а руки мужчин не без умысла смещались с положенного места на талии дам, чтобы подержаться за что-то поинтереснее. В бальном зале стало жарко, несмотря на легкий ноябрьский морозец снаружи.
Закончив танец и поблагодарив Элизу Скайлер, Алекс вернулся к подогретому сидру, сдобренному яблочным бренди из садов «Угодий», а затем добавил, возможно, не совсем разумно, французского вина с корицей и гвоздикой. Между танцами с лучшими девушками Олбани он продолжил потчевать разодетых и надушенных красавиц, слетающихся к нему, словно стайка ярких бабочек, рассказами о чести, подвигах и ужасах на поле битвы.
Воспользовавшись щедростью гостеприимного генерала, в курительной комнате он насладился отменными сигарами из Виргинии и виски с границ Кентукки, а затем опрометчиво принял приглашение пропустить по глотку домашней настойки, похожей по вкусу на змеиный яд. Наконец он снова вернулся в бальный зал, где в очередной раз был осажден толпой девиц.
Вообще-то, двумя девицами.
Из тех восьми, что вертелись около него в начале вечера, мисс ван дер Шнитцель, Тен Брейк и Биверброк теперь стояли у стены, ожидая своего шанса потанцевать с британским офицером, каким-то майором Андре, которому, похоже, удалось завоевать почти все женские сердца на этом балу.
Но преданные мисс Тамблинг-Гоггинг и ван Ливерврот кокетливо поглядывали на Алекса поверх вееров. Обе, определенно, были хорошенькими куколками, такими, с которыми он охотно провел бы время раньше, в Морристауне, и все же его глаза скользили мимо них, то и дело возвращаясь к танцующим.
Ведь среди них были сестры Скайлер, неоспоримые королевы бала: Анжелика, царственная и высокомерная, даже несмотря на то что ее спутником был низковатый и полноватый джентльмен с лукавым взглядом заметно старше нее; Пегги, заразительно смеющаяся и радостная, словно в спутники ей достался французский граф, а не юный наследник ван Ренсселеров. Но прежде всего там была Элиза, одетая в платье, больше подходящее для учебы, чем для танцев, посмеявшаяся над его именем и должностью да к тому же оттоптавшая ногу – и заставившая мечтать хотя бы о том, чтобы она оттоптала еще и вторую.
Так почему же он не мог отвести глаз от девушки, которая ни капли не впечатлилась его выдающимися талантами? Что же было такого в острой на язычок красотке в простом и скромном хлопковом платье, которое тронуло его сердце не меньше, чем решительное выражение поддержки делу патриотов?
И почему, во имя всего святого, она уже в третий раз танцует с проклятым британцем, майором Андре?
– Я говорю, полковник Гамильтон, что, если бы вы решили вернуться к танцам, я бы с удовольствием составила вам компанию, – сказала мисс Тамблинг-Гоггин без капли удовольствия в голосе. В конце концов, ни одной девушке не нравится, когда предмет ее флирта то и дело смотрит по сторонам.
– Я приношу свои глубочайшие извинения, но меня полностью устраивает нынешнее положение. Пожалуйста, не расценивайте мою усталость как недостаток интереса к вашим выдающимся достоинствам, – заявил он, ослепив собеседницу победной улыбкой с ноткой скуки.
– Раз уж полковник не изъявил желания, – раздался мужской голос, – возможно, вы позволите мне повести вас в танце.
Говорящим оказался незнакомый Алексу мужчина, который, несмотря на то что на вид ему было чуть больше двадцати, не носил мундир. Это был высокий человек крепкого телосложения, но с дряблой шеей и выступающим животиком, которые явно указывали на его любовь ко вкусной еде и алкоголю, определенно, сказывающуюся на нем не лучшим образом, судя по нетвердой походке. На самом деле, Алексу стало интересно, не был ли мужчина пьян, собираясь на бал, поскольку под дорогие бархатные бриджи он надел один белый и один коричневый чулок.