Жойс лупит по вытянутым ладоням ещё двух или трёх темнокожих армейских полицейских, после чего мы даём Анне увлечь нас поближе к клановому микроавтобусу.
А ещё через сорок пять минут мы втроём сидим у Хаасов и пьём чай с булочками.
К его чести, отец Анны не устраивает разбирательств с ней в нашем присутствии. Он обозначает, что самовольная отлучка из Корпуса — не лучшее решение, но после этого моментально переключается на случившееся.
Вскоре к нам присоединяется и мать Анны, сообщая, что волноваться не о чем: всё то, что может касаться меня и моей семьи, из муниципальной полиции они вытащат в течение следующих суток.
— Эпизод резонансный, — поясняет Грег, оканчивая мысль жены. — Совпадение одно на миллион. Грех не воспользоваться. Алекс, пока ничего не буду говорить; но лично для тебя всё складывается более чем неплохо.
Ещё через какое-то время Грегу звонит какой-то чин юстиции (не понимаю в той форме), а я на заднем плане вижу одного из полицейских, пытавшихся подкатить ко мне на почте.
— Обычное дело, — поясняет мне Анна, комментируя разворачивающийся перед нами разговор отца. — Родители на это и рассчитывали. Полицейские друг друга всегда сдают наперегонки, при малейшем нажиме. Это все адвокаты и прокуроры знают. В отличие, кстати, от врачей! — задумчиво добавляет Хаас, как будто что-то вспоминая. — Тех вообще невозможно расколоть, говорят. Вот медики коллег по цеху защищают, будто родных детей.
_________
Зал специализированного суда. Помещение для заседаний.
— … ваше имя и звание, пожалуйста!
— Сержант Кайшета, Жойс. Первый Колониальный Корпус!
— Поясните, пожалуйста, ваш выстрел в помещении федеральной почты?
— Я плохо знать Всеобщий! Могу не мочь объяснить! Можно переводчик?!
— Она нормально говорила! — подаёт со своего места голос темнокожий полицейский. — В здании почты она вполне нормально говорила и понимала!
— Суд может доказать, что человек не владеет языком, — чуть снисходительно поясняет ему кто-то из судейских. — Но владение языком в суде не доказывается. Нет исчисляемого критерия минимальной суммы знаний. Плюс, вы — лицо заинтересованное.
Там же, через минуту.
Высокая темнокожая сержант очень экспрессивно обращается к судье, жестикулируя и демонстрируя чудеса мимики. Её слова синхронно переводит скучающий молодой человек, являющийся одним из рядовых сотрудников канцелярии и владеющий родным языком сержанта:
— Когда на любого военнослужащего колониального корпуса, либо на его близких, нападают любые муниципалы, есть чёткая инструкция касательно порядка ответа. Действия любого федерального военнослужащего, оказавшегося свидетелем, чётко регламентированы следующими её параграфами…
— А как вы поняли, что речь идёт о нападении на Алекса Алекса?
— Я его девушка. Мы живём вместе. Мне не нужно, чтоб он открывал рот, для того, чтоб понять, о чём он думает. — Сержант красноречиво играет бровями, не отрываясь взглядом от судьи. — Мне достаточно видеть его лицо и глаза. Либо просто слышать его голос, неважно, на каком языке он говорит. Кроме того, агрессивность действий муниципалов лично у меня сомнения не вызывала. Я ветеран следующих компаний… И я умею отличать намерения противника до того, как начинается стрельба.
— Вас не смущает, что он младше вас?
— Не относится к компетенции разбирательства, Ваша Честь. Но я отвечу. Алекс происходит со мной из одних мест. У нас возраст сексуального согласия равен двенадцати годам для мальчиков, и тринадцати — для девочек. Он давно вышел из этого возраста и отдаёт себе полный отчёт в своих действиях со мной. Кстати… Прошу внести в протокол моего опроса тот факт, что я стреляла исключительно затем, чтоб предупредить муниципалов не дёргаться.
— Вы так хорошо владеете пистолетом? — на лице судьи впервые за время заседания проступает подобие живого интереса.
— После Лубанги, в Первом Колониальном все хорошо стреляют. Кто остался в живых… Из чего угодно, включая пистолеты. Если хотите, могу попасть в левый глаз портрету за вашей спиной прямо сейчас, с этого места. Тут метров двадцать. Это можно будет считать практической проверкой, правду ли я говорю. А ваши муниципалы стояли намного ближе.
— НЕ НАДО! Принимается… Вы не считаете свои на почте действия чрезмерными?