— Я даже не сразу это заметила. Редкое явление. Обычно у меня на такое глаз наметанный, — добавила она.
— Вероятно, это началось в какой-то момент школьного года.
Мадмуазель была того же мнения, она кивнула. Камиль сказал, что она простудится, сидя с мокрыми волосами. Она ответила, что и без того простужается каждую осень, — «но все дело в очередной эпидемии гриппа, оставшуюся часть года я абсолютно здорова».
— А как вы думаете, что именно могло произойти в том году?
Она не знала, она слегка пожала плечами, для нее это загадка. Она понятия не имела и даже не могла предположить, почему эта девочка, раньше так привязанная к ней, теперь отдалилась.
— Вы говорили ее матери о том, что она заикается? Советовали обратиться к логопеду?
— Я думала, это со временем пройдет.
Камиль пристально посмотрел на эту стареющую женщину. У нее есть характер. Она явно не из тех, кто не нашел бы никакого ответа на вопрос о том, что могло случиться. Он чувствовал какую-то фальшь, но не понимал, в чем она заключалась. Да-да, у нее был старший брат, Тома. Он часто приходил забирать ее из школы. Она всегда говорила их матери, мадам Вассер: «Тома так заботится об Алекс, это видно!» Красивый мальчик, рослый. Да, она его хорошо помнит. Мадемуазель улыбнулась, Камиль не ответил на улыбку. Тома учился в техническом лицее.
— Алекс нравилось, что он приходит за ней?
— Нет, не слишком, но вы понимаете, маленьким девочкам всегда хочется быть самостоятельными, показать, что они уже взрослые. Им хочется идти домой одним или с подругами. А ее брат был действительно взрослым, так что…
— Брат Алекс регулярно насиловал ее в те времена, когда она училась в вашем классе.
Камиль произнес это без всяких предуведомлений, но нельзя сказать, что на его собеседницу его слова произвели эффект разорвавшейся бомбы.
Мадемуазель отвела глаза, посмотрела на барную стойку, на террасу, на улицу, как будто ждала кого-то, кто все никак не приходил.
— Алекс пыталась с вами поговорить?
Мадемуазель небрежно взмахнула рукой, словно отметая вопрос в сторону:
— Ну, что-то такое она, наверное, говорила… но вы знаете, если слушать все, о чем болтают дети… И потом, это их семейное дело, меня оно не касалось.
— Итак, Трарье, Гаттеньо, Прадери… — Арман выглядел удовлетворенным.
— Хорошо… — Он поворошил бумаги. — Ах да, еще Стефан Масиак. Его вы, конечно, тоже не знаете…
Тома промолчал. Кажется, он ждал, как обернется дело.
— Владелец кафе в Реймсе, — добавил Арман.
— Никогда не бывал в Реймсе.
— До того у него было кафе в Эпине-сюр-Орж. Согласно базам данных вашей фирмы, вы дважды заезжали к месье Масиаку, в восемьдесят седьмом и в девяностом годах, он арендовал два ваших игровых автомата.
— Возможно.
— Абсолютно точно, месье Вассер, абсолютно точно.
Тома Вассер сменил тактику. Он взглянул на часы, сделал вид, что прикидывает что-то в уме, потом откинулся на спинку стула и сложил руки на животе, как человек, готовый ждать долго и терпеливо, сколько потребуется.
— Если бы вы сказали, куда вы клоните, я, вероятно, сумел бы вам чем-то помочь.
1989 год. На фотографии был изображен дом в Нормандии, между Этрета и Сен-Валери, кирпичный на каменном фундаменте, с черепичной крышей. Перед ним расстилалась очаровательная зеленая лужайка с качелями, вокруг — фруктовые деревья. Дом и все остальное принадлежали семье Леруа. Отец семейства некогда сказал: «Леруа пишется в одно слово!»[12] — как будто у кого-то могли возникнуть сомнения. У него были выспренние пристрастия. Разбогатев на торговле хозяйственным инвентарем, он приобрел дом с участком у семьи, разделившейся из-за спорного наследства, и с тех пор полагал себя владельцем дворянского поместья. Он устраивал барбекю, рассылая подчиненным приглашения, больше похожие на приказы. Он имел виды на пост в мэрии, считая политику чем-то вроде визитной карточки.