Можно представить, какой контраст они с Алехиным собой представляли во время совместных прогулок. Алехин в своей учебной форме больше напоминал грубоватого и закрытого военного, а Капабланка выглядел утонченным дипломатом. Он знал себе цену, чувствовал себя всегда уверенно, тогда как Алехин был полон сомнений и на публике не мог быть столь же естественным и раскрепощенным. Но каким-то чудом они тогда сошлись, между ними даже проскочила дружеская искра… Увы, спустя годы хорошие отношения разрушились, как Европа под немецкими бомбами. Да и Алехин стал другим – уже не таким забитым, более резким, манерным, в чем-то даже наглым. А тогда, в Петербурге, для них наступила счастливая пора. Один великий юноша уверенно двигался к званию сильнейшего в мире, другой видел четкий ориентир и следовал за восходящей звездой всюду, где мог, надеясь однажды превзойти. Но постепенно они сходились на вершине, где должен был закрепиться либо один, либо другой – отсюда и нараставшие вражда, раздражение и взаимные обиды.
Планы, которые строили тогда шахматисты, на время – а для кого-то и навсегда – разрушила Первая мировая война (в частности, она надломила Акибу Рубинштейна, у которого сорвался матч на первенство мира, а Карл Шлехтер и вовсе не смог пережить эти события, скончавшись от последствий голода). И если Капабланка сбежал от войны за океан, то Алехин… угодил в немецкую тюрьму!
И не без участия кубинца.
Глава 6. В немецком плену
Капабланка словно чувствовал, что Европа находилась на пороге кровавой бойни, бессмысленной драмы, в которую угодят миллионы. Ему пришло назначение на должность генерального консула в Берлине, однако не срослось – все его мысли были теперь сосредоточены на скорейшей поездке в Буэнос-Айрес. Капабланка оставил Петербург, не поехал даже в Мангейм, куда его пригласили на турнир, – слишком уж маленьким оказался призовой фонд. Не стали играть в Мангейме также Ласкер, Рубинштейн и Шлехтер.
Зато по воспоминаниям Петра Романовского Александр Алехин был только рад отсутствию Капы: «Приезду Алехина предшествовала любопытная история. Он долго не отвечал на приглашение оргкомитета принять участие в турнире и, наконец, дня за три до начала соревнования прислал телеграмму примерно такого содержания: “Прошу сообщить, участвует ли в турнире Капабланка?” Оргкомитет был крайне обескуражен этой телеграммой. Его членам очень хотелось бы, чтобы Алехин участвовал в турнире, причем большинство из них полагали, что Алехин ищет встречи с Капабланкой и что без участия последнего турнир будет для Алехина малоинтересен. Хотя уже почти выяснилось, что Капабланка не примет участия в турнире, оргкомитет дал Алехину уклончивый ответ, вроде того, что некоторые шансы на участие Капабланки еще сохраняются. Зайдя за Алехиным, чтобы вместе идти на турнир, я не удержался и спросил, чем вызвана его телеграмма, на что он ответил: “Если бы участвовал Капабланка, то не играл бы я. Дело в том, что все ближайшие годы я должен готовиться к моему матчу с Капабланкой на звание чемпиона мира. Для этого мне надо брать только первые призы. Сейчас я еще слабее Капабланки, и, значит, мне в случае его участия пришлось бы довольствоваться в лучшем случае вторым местом, что совсем не входит в мои расчеты”. “Однако чемпион мира пока что Ласкер”, – заметил я. “Это неважно, – ответил он, – скоро им будет Капабланка”»1.
В Мангейме прежде спокойная жизнь Алехина закончилась. Отныне он поневоле стал воином. Ему предстояло разить сверкающим мечом демонов, которых вновь и вновь подсылала злодейка-жизнь. Кошмарные события, происходившие с ним, подтачивали его изнутри, словно неизлечимые язвы. Вместо того чтобы в тепличных условиях расти в первоклассного шахматного мастера, он вынужден был слишком много внимания уделять внеспортивным коллизиям. На утлом суденышке Алехин то и дело попадал в шторм: поднимались огромные черные волны, готовые смести его, сокрушить – и каким-то чудом он справлялся, выживал. Но как знать, вероятно, все последующие события и закалили его чемпионский характер, превратили в единственного человека, способного победить Капабланку. А для этого нужны были особенные, сверхчеловеческие данные, ведь Капабланка в какой-то момент стал живым воплощением шахматного идеала.
Хосе Рауль все же заехал в Берлин, чтобы решить несколько формальных вопросов по своему несостоявшемуся назначению в консульство, сыграл там 10 партий в блиц с Ласкером (победил с хорошим перевесом), а потом сел на немецкий корабль и поспешил отбыть из Европы, где начиналась война, какой мир еще не знал. Кубинцу пришлось слегка поволноваться: чтобы не привлекать внимание британцев, корабль некоторое время шел без света. Капабланка отделался легким испугом, однако спортивная цена оказалась непомерно высока. С 1911 года Капа бегал за Ласкером, пытаясь уговорить его провести матч за шахматную корону, но тот всегда уклонялся, умело маневрируя. С началом войны Капабланке, отрезанному от пылающей в огне Европы, пришлось отложить мечты о титуле на долгие пять лет, хотя он считал, что достиг пика своей формы за всю карьеру, – слабоватым ощущал себя лишь в дебютах.