В интервью Алехина тоже кипят эмоции. «Прямо сплошной кошмар ужаса, какой-то страшный сон. Те нравственные и физические страдания, которые мне пришлось пережить <…>, не поддаются ни рассказам, ни описанию», – заявил шахматист.
Хотя поначалу все шло неплохо. «Шахматный турнир в Мангейме начался 5 июля (по старому стилю) при участии небывало большого числа русских шахматистов, которые с честью поддерживали свою славу, – рассказывал Алехин журналисту петроградской газеты. – В турнире маэстро я шел на первом месте и, не прервись турнир, первый приз остался бы за мной. <…> Слухи о политическом осложнении нас в Мангейме особенно не тревожили. Все же в субботу мы обратились к русскому консулу Броссе, который нас предупредил о серьезности положения. Но немногие ему поверили. Лишь один Сосницкий (редактор шахматного отдела газеты “Новое время”. – С. К.) учел опасность положения и уехал. Но в субботу нас ждало сообщение, что турнир прерывается. Выдачи денежных призов нам пришлось ожидать до понедельника».
Несмотря на катившийся к чертям мир, Алехин решил задержаться в Германии – но по весомой причине: его мать была больна и проходила дорогостоящее лечение в Висбадене, куда и поехал шахматист.
Теперь род деятельности значения не имел, более важной стала национальность. Алехина задержали на железнодорожном вокзале в Висбадене и увели на первый из длинной череды допросов в отдельную камеру. «Спрашивали о самых мелких подробностях. Некоторые вопросы доходили до глупости», – сокрушался Алехин. Малоприятное общение продлилось недолго, и Алехин в прескверном настроении вернулся в Мангейм, когда был уже час ночи.
Город начал преображаться в соответствии с военным временем, люди высыпали на улицы для участия в демонстрациях. Правда, ночное столпотворение было больше связано с дезинформацией. «На улицах у вокзала необычайное оживление. Слышна стрельба. Оказалось, кто-то пустил слух, что над Рейном показался французский аэроплан. В сущности никакого аэроплана не было и стрельба была открыта по тучам», – вспоминал Алехин.
Ему совершенно не хотелось становиться частью всего этого апокалиптичного действа. Оказавшись во власти всеобщей истерии, люди вели себя, как безумцы, и шахматист пробирался сквозь толпу разгоряченных немцев к себе в номер, чтобы хоть немного выспаться и уже утром, на свежую голову, собраться с мыслями и выстроить план дальнейших действий. Но такой роскоши не предоставили местные держиморды, бесцеремонно вломившись ночью к нему в апартаменты. «Не прошло и двух часов, как страшный стук разбудил меня. Ко мне в комнату вошел сыщик, в грубой форме потребовавший, чтобы я немедленно следовал за ним, не давая мне даже как следует одеться», – вспоминал Алехин.
Его и других русских шахматистов, которые приехали в Мангейм в избытке, бросили в арестантскую комнату местного участка, толком ничего не объяснив. Среди задержанных оказался и бывший участник матчей против Эмануила Ласкера Давид Яновский, который после всех этих передряг эмигрировал в США, где стал третьим по силе игроком после Капабланки и Маршалла.
В клетку к шахматистам подсадили подозрительного субъекта, который внимательно следил за их разговорами. Лишь под утро Алехина посетил местный шеф полиции и с загадочным видом сообщил, что получил специальную телеграмму. Оказалось, немцы обнаружили фотографию Алехина в журнале – он позировал в правоведческой форме. Пленители шахматиста сочли, будто он является русским военным. Возможно, они даже подумали, что под маской игрока скрывался разведчик, приехавший в Германию, чтобы выведать военные секреты. Если бы они подогнали свои подозрения под удобную для себя «доказательную базу», все могло бы закончиться для Алехина совсем скверно. Военное время не терпит сантиментов.
«В сопровождении сыщика меня вывели на улицу, где бушевала толпа, настроенная весьма бурно. Мой спутник обратился ко мне с вопросом, хочу ли я ехать или идти пешком, причем добавил, что идти очень далеко. Сели на трамвай. Однако, что меня сильно удручало, – это то, что сопровождавший меня сыщик меня утешал и как будто даже жалел», – рассказывал дальше Алехин.