Без трех минут — бал восковых фигур. Без четверти — смерть.
С семи драных шкур — шерсти клок.
Как хочется жить... Не меньше, чем петь.
Свяжи мою нить в узелок.
Холодный апрель. Горячие сны.
И вирусы новых нот в крови.
И каждая цель ближайшей войны
Смеётся и ждет любви.
Наш лечащий врач согреет солнечный шприц.
И иглы лучей опять найдут нашу кровь.
Не надо, не плачь... Лежи и смотри,
Как горлом идёт любовь.
Лови её ртом. Стаканы тесны.
Торпедный аккорд — до дна!
...Рекламный плакат последней весны
Качает квадрат окна.
Эй, дырявый висок! Слепая орда...
Пойми — никогда не поздно снимать броню.
Целуя кусок трофейного льда,
Я молча иду к огню.
Мы — выродки крыс. Мы — пасынки птиц.
И каждый на треть — патрон.
Лежи и смотри, как ядерный принц
Несёт свою плеть на трон.
Не плачь, не жалей... Кого нам жалеть?
Ведь ты, как и я — сирота.
Ну, что ты? Смелей! Нам нужно лететь...
А ну от винта!
Все от винта!
Апрель 1985
(Приводится по правленной автором распечатке)
Абсолютный вахтёр
Этот город скользит и меняет названия.
Этот адрес давно кто-то тщательно стер.
Этой улицы нет. А на ней нету здания,
Где всю ночь правит бал Абсолютный Вахтер.
Он отлит в ледяную, нейтральную форму.
Он тугая пружина. Он нем и суров.
Генеральный хозяин тотального шторма
Гонит пыль по фарватеру красных ковров[52].
Он печатает шаг, как чеканят монеты.
Он обходит дозором свой архипелаг.
Эхо гипсовых горнов в пустых кабинетах
Вызывает волнение мертвых бумаг.
Алый факел — мелодию белой темницы —
Он несет сквозь скупую гармонию стен.
Он выкачивает звуки резиновым шприцем
Из колючей проволоки наших вен[53].
В каждом гимне — свой долг. В каждом марше — порядок.
Механический волк на арене лучей.
Безупречный танцор магаданских площадок.
Часовой диск-жокей бухенвальдских печей.
Лакированный спрут, он приветлив и смазан.
И сегодняшний бал он устроил для вас.
Пожилой патефон, подчиняясь приказу,
Забирает иглой ностальгический вальс.
Бал на все времена! Ах, как сентиментально...
Па-паук — ржавый крест[54] спит в золе наших звезд.
И мелодия вальса так документальна,
Как обычный арест. Как банальный донос.
Как бесплатные танцы на каждом допросе.
Как татарин на вышке, рванувший затвор.
Абсолютный вахтер — и Адольф, и Иосиф.
Дюссельдорфский мясник да пскопской живодер.
Полосатые ритмы с синкопой на пропуске.
Блюзы газовых камер и свинги облав.
Тихий плач толстой куклы, разбитой при обыске.
Бесконечная пауза выжженных глав.
Как жестоки романсы патрульных уставов
И канцонов концлагерных нар звукоряд.
Бьются в вальсе аккорды хрустящих суставов
И решетки чугунной струною звенят.
Вой гобоев ГБ в саксофонах гестапо
И всё тот же калибр тех же нот на листах.
Эта линия жизни — цепь скорбных этапов
На незримых и призрачно-жутких фронтах.
Абсолютный вахтер — лишь стерильная схема.
Боевой механизм. Постовое звено.
Хаос солнечных дней ночь приводит в систему
Под названьем да впрочем не все ли равно.
Ведь этот город скользит и меняет названья...
Май 1985
(Приводится по рукописи)
Посошок[55]
Эй, налей посошок, да зашей мой мешок!
На строку — по стежку, да на слова — по два шва.
И пусть сырая метель вьёт свою канитель,
И пеньковую пряжу плетёт в кружева.
Отпевайте немых! А я уж сам отпою.
А ты меня не щади — срежь ударом копья!
Но гляди — на груди повело полынью.
Расцарапав края, бьётся в ране ладья.
И запел алый ключ, закипел, забурлил...
Завертело ладью на вёселом ручье.
А я ещё посолил, рюмкой водки долил,
Размешал, и поплыл в преисподнем белье[56].
вернуться
56
В редакции до сентября 1986 года после этой строфы была еще одна: «Так плесни посошок, да затяни ремешок. / Богу, Сыну и Духу весло в колесо. / И пусть сырая метель мягко стелет постель. / И земля грязным пухом облепит лицо». Позже она была исключена.