Выбрать главу
Перевязан в венки мелкий лес вдоль реки. Покрути языком — оторвут с головой. У последней заставы блеснут огоньки И дорогу штыком преградит часовой.
— Отпусти мне грехи! Я не помню молитв. Если хочешь — стихами грехи замолю, Но объясни — я люблю оттого, что болит Или это болит, оттого, что люблю?
Ни узды, ни седла. Всех в расход. Все дотла. Но кое-как запрягла и вон пошла на рысях. Эх, не беда, что пока не нашлось мужика. Одинокая баба всегда на сносях.
И наша правда проста, но ей не хватит креста Из соломенной веры в «спаси-сохрани». Ведь святых на Руси — только знай выноси! В этом высшая мера. Скоси-схорони.
Так что ты, брат, давай, ты пропускай, не дури, Да постой-ка, сдается, и ты мне знаком. Часовой всех времен улыбнется: — Смотри! И подымет мне веки горячим штыком.
Так зашивай мой мешок да наливай посошок На строку — по глотку, а на слова — и все два. И пусть сырая метель все кроит белый шелк, Мелко вьет канитель, Но плетет кружева...

Май 1985

(Приводится по правленной автором распечатке. См. фото 39)

Егоркина былина

Как горят костры у Шексны-реки. Как стоят шатры бойкой ярмарки
Дуга цыганская ничего не жаль отдаю свою расписную шаль
а цены ей нет — четвертной билет жалко четвертак — ну давай пятак пожалел пятак — забирай за так расписную шаль
Все, как есть, на ней гладко вышито гладко вышито мелким крестиком как сидит Егор в светлом тереме в светлом тереме с занавесками с яркой люстрою электрической на скамеечке, крытой серебром шитой войлоком рядом с печкою белой, каменной важно жмурится ловит жар рукой.
На печи его рвань-фуфаечка приспособилась да приладилась дрань-ушаночка да пристроились вонь-портяночки в светлом тереме с занавесками да с достоинством ждет гостей Егор.
А гостей к нему — ровным счетом двор. Ровным счетом — двор да три улицы. — С превеликим Вас Вашим праздничком и желаем Вам самочувствия, дорогой Егор Ермолаевич.
Гладко вышитый мелким крестиком улыбается государственно выпивает он да закусывает а с одной руки ест соленый гриб а с другой руки — маринованный а вишневый крем только слизывает только слизывает сажу горькую сажу липкую мажет калачи биты кирпичи...
Прозвенит стекло на сквозном ветру да прокиснет звон в вязкой копоти да подернется молодым ледком.
Проплывет луна в черном маслице в зимних сумерках в волчьих праздниках темной гибелью сгинет всякое дело Божие там, где без суда все наказаны там, где все одним жиром мазаны там, где все одним миром травлены да какой там мир — сплошь окраина где густую грязь запасают впрок набивают в рот где дымится вязь беспокойных строк, как святой помет где японский бог с нашей матерью повенчалися общей папертью
Образа кнутом перекрещены
— Эх, Егорка ты, сын затрещины! Эх, Егор, дитя подзатыльника, вошь из-под ногтя — в собутыльники.
В кройке кумача с паутиною догорай, свеча! Догорай, свеча — хуй с полтиною!
Обколотится сыпь-испарина, и опять Егор чистым барином в светлом тереме, шитый крестиком, все беседует с космонавтами, а целуется — с Терешковою, с популярными да с актрисами все с амбарными злыми крысами. — То не просто рвань, не фуфаечка, — то душа моя несуразная — понапрасну вся прокопченная — нараспашку вся заключенная... — То не просто дрань, не ушаночка, — то судьба моя лопоухая вон, дырявая, болью трачена, по чужим горбам разбатрачена... — То не просто вонь — вонь кромешная — то грехи мои, драки-пьяночки...