1978
4 апреля 1978 года Башлачёв уволился с Череповецкого металлургического завода.
Александр решил больше не пытаться поступать в Ленинградский университет, так как в случае неудачи рисковал попасть в армию. Его выбор пал на факультет журналистики Уральского государственного университета в Свердловске. Вспоминает будущий однокурсник и друг Александра Василий Нелюбин: «Он выглядел довольно живописно, и на него трудно было не обратить внимание: длинные волосы лежали на плечах, золотая фикса, легкая небритость и затертые до дыр джинсы. Большинство других абитуриентов старались выглядеть прилично: носили костюмы, комсомольские значки и даже галстуки. Саша демонстративно изображал “несоветского человека”». Нелли Николаевна: «Мы все очень волновались. В день каждого экзамена я ждала звонка, никуда не отходила. Вдруг звонит: «Я сдал на “пять”». Дальше: «Я сдал на “пять”». Дальше: «Я сдал на “пять”». Остался последний экзамен по немецкому языку. «Я даже учить его не буду». Я говорю: «Поучи, мало ли что». Звонит: «Четыре». В любом случае, он набрал намного больше проходного балла, даже зачисления ждать не стал, приехал домой. И тут — срочная телеграмма: «Если вы к такому-то дню не приедете, мы вас отчисляем», — их 26 августа уже отправляли в колхоз, а тут ехать около полутора суток. И он уехал».
Как иногороднему студенту, университет выделил Башлачёву жилплощадь в общежитии № 3 (на улице Большакова, дом 79) в комнате № 225, вместе с другими ребятами. При этом он пытался снять отдельное жилье.
Александр Смирнов и Максим Пермяков тоже уехали из родного города. Они отправились в Кунгур, учиться в художественном училище. Этот город в Пермской области находится по дороге из Череповца в Свердловск, если ехать на поезде. Башлачёв нередко приезжал к ним в гости, они тоже навещали его. Иногда ребята вместе ездили домой или из дома. Однажды в Свердловске они втроем пошли в пельменную, им не хватило денег, чтобы расплатиться, пришлось на несколько часов оставить Максима в залог. Во время одной из таких поездок Александр написал стихотворение «Разлюли-малина (из жизни кунгурских художников)».
В частности, 15 ноября Башлачёв ездил в Кунгур, откуда вернулся в Свердловск. Позже из Свердловска он написал маме письмо, в котором расспрашивал про подписку на литературу и рассказывал о своей поездке: «Ты уж не очень, прошу тебя, не очень обижайся на меня за мое в высшей степени свинское молчание. Вообще, рекомендую привыкнуть, что у меня все нормально и всего вдоволь, ни в чем, за исключением времени, не нуждаюсь... Живу пока в общежитии полулегальным образом[78], может быть, сегодня еще что-то будет из квартир, припишу в конце... Вступил в профсоюз... Съездил к Максиму [Пермякову] в Кунгур. Город у них, конечно, безобразный, в отличие от Свердловска. Здесь мне всё хорошо, всё нравится, всё нормально. Как Маяковский? Попробуйте подписаться на Гоголя... Я слышал еще что-то о Достоевском... P. S. Посылаю полный конверт воздушных поцелуев. Ловите их по комнате».
Когда Александр приезжал домой в Череповец, он, конечно, встречался с друзьями. Светлана Шульц вспоминает: «Иногда мы с ним сидели у памятника Верещагину на аллейке, и однажды он сказал мне такую фразу, что он не будет жить долго».
1979
Ирина Корниенко, учившаяся на курс старше Александра, предложила ему сочинять роман в письмах. Несколько его писем сохранилось, первое из них датировано «9 января нового стиля 1979 года от рождества Христова». «...Наши отделения для корреспонденции в университете имеют завидное по своему постоянству обыкновение оставаться для нас пустыми — и для Вас, насколько я понял, это тоже иногда бывает важно...» Господин «N» писал госпоже «К» в некий несуществующий, романтический мир прошлого, в котором имя было не нужно, хватало одной буквы, так как в нем их было всего двое на всё то множество строк, которые они написали. Из письма Александра: «Верю ли я в рок? Да, я верю в рок, маленькая язычница, как склонен верить во все мистическое. Это объяснить несложно — одно из самых величайших мучений (не единственное, впрочем), что я вынужден выносить в этом мире, — есть постоянная, хроническая ностальгия по чуду, отсутствие чудес, и бога... и дьявола...»
В Череповце друзья за глаза называли Александра «Ба́шликом». В университете, кроме романтичного обращения «Господин N», бытовали и новые неблагозвучные клички — «Башлык»[79] или «Башла́к». Возможно, из-за антипатии к таким прозвищам Башлачёв придумает себе позже сокращенное имя СашБаш. А может быть, и нет.
79
Тюркское слово, обозначающее остроконечный капюшон из сукна, надеваемый поверх головного убора. Имеет длинные концы для обматывания вокруг шеи.