Я вижу черные дыры
Холодный свет.
Черные дыры Смотри, от нас остались Черные дыры Нас больше нет Есть только Черные дыры
Хорошие парни, но с ними не по пути Нет смысла идти, если главное — не упасть Я знаю, что я никогда не смогу найти Все то, что, наверное, можно легко украсть
Но я с малых лет не умею стоять в строю Меня слепит солнце, когда я смотрю на флаг И мне надоело протягивать вам свою Открытую руку, чтоб снова пожать кулак
Я снова смотрю, как сгорает дуга моста Последние волки бегут от меня в Тамбов
62 В некоторых авторских рукописях — «Хранителем Времени Сбо ра Камней».
Я новые краски хотел сберечь для холста А выкрасил ими ряды пограничных столбов
Чужие шаги, стук копыт или скрип колес Ничто не смутит территорию тишины Сегодня любой обращенный ко мне вопрос Я буду расценивать, как объявление войны
Сентябрь 1984 (Приводится по рукописи, 1984)
Зимняя сказка
Однозвучно звенит колокольчик
Спасской башни Кремля.
В тесной кузнице дня лохи-блохи
подковали Левшу63.
Под рукою — снега. Протокольные листы февраля.
Эх, бессонная ночь... Наливай чернила.
Все подпишу!64
Как досрочник ЗК два часа назад
откинулся день.
Я опять на краю знаменитых
вологданьских лесов.
В одной из редакций первые две строки имеют вид: «Как уютна петля абсолютного пустого нуля / Ни копья ни рубля, не надеюсь, не люблю, не спешу». Звучит на второй записи на домашней студии В. Щербины, И. Васильева и В. Алисова (Москва, ноябрь 1984).
В одной из редакций первая строфа имеет вид: «Ночью принято спать. Браконьеров, балерин, горняков / До восьмых петухов ночь январская берет под крыло. / А мне, похоже, опять до рассвета по снегам ковылять, / С костылями стихов. Такое ремесло...» Звучит на записи «Песни шёпотом» (Череповец, ноябрь 1984).
Как эскадра в строю,
проплывают корабли деревень. И печные дымы — столбовые мачты без парусов.
И плывут до утра хутора, где три кола — два двора,
Но берут на таран всероссийскую столетнюю мель.
Им смола — дикий хмель.
А еловая кора им — махра.
Снежок — сахарок,
А сосульки им — добра карамель.
А не гуляй без ножа. Да дальше носа
не ходи без ружья.
Много злого зверья. Ошалело —
аж хвосты себе жрет.
А в народе зимой — ша!
Вплоть до марта — боевая ничья! Трудно ямы долбить.
Мерзлозем коловорот не берет.
Ни церквушка, ни клуб.
Поцелуйте постный шиш вам баян! Ну, а ты не будь глуп.
Рафинада в первачок не жалей. Не достал нас «Маяк».
Но концерты по заявкам сельчан
По ночам под окном
исполняет сводный хор кобелей.
Под окном по ночам
то ли песня, то ли плач, то ли крик. То ли спим, то ли нет.
Не поймешь нас — ни живы, ни мертвы.
Лишь тропа в крайний дом
над обрывом вьется, как змеевик. Истоптали весь снег на крыльце
у милицейской вдовы.
Я люблю посмотреть, как купается луна в молоке.
А вокруг столько звезд!
Забирай хоть все — никто не берет. Значит, крепче стал лед.
Мерзни, мерзни, волчий хвост на реке! Нынче славный мороз...
Минус тридцать65, если Боб нам не врет66.
Я устал кочевать от Москвы до самых
дальних окраин. Брел по горло в снегу. Оглянулся — не осталось следа. Потеснись, твою мать, дядя Миша —
косолапый хозяин... Я всю ночь на бегу. Я не прочь и подремать,
Но когда я спокойно усну,
Тихо тронется весь лед в этом мире.
И прыщавый студент — месяц Март Трахнет бедную старуху-зиму.
Все ручьи зазвенят, как кремлевские куранты
Сибири.
Вся Нева будет петь и по-прежнему
впадать в Колыму.
Октябрь 1984 (Приводится по распечатке Людмилы Воронцовой,, 1984)
В распечатке — «-30°».
Иногда автор пел «...минус тридцать, если диктор не врет».
Лихо / Прелюдия
Если б не терпели — по сей день бы пели...
А сидели тихо — разбудили Лихо.
Вьюга продувает белые палаты.
Головой кивает хрен из-под заплаты.
Клевер да березы. Полевое племя.
Север да морозы. Золотое стремя.
Серебро и слезы в азиатской вазе.
Потом юродивые князи
нашей всепогодной грязи.
Босиком гуляли по алмазной жиле.
Многих — постреляли, прочих — сторожили. Траурные ленты. Бархатные шторы.
Брань, аплодисменты да стальные шпоры67.
Корчились от боли без огня и хлеба.