Став императором, голштинский Митрофанушка и вконец распоясался: он был почти всегда пьян, а любимое своё английское пиво и крепчайший голландский табак — кнастер — велел носить за собою, где бы он ни был.
Под стать императору было и его окружение: кто не пил с ним вровень, тот не мог рассчитывать ни на какой государственный пост. Более того, первые сановники империи пытались во всём подражать Петру III, часто искусственно, низводя себя до его уровня; перепившись, они играли как малые дети, боролись, толкались, пинались.
Портрет «гранд-мэтра» Фридриха висел теперь уже не только в кабинете, но и над постелью Петра III. И эта приверженность демонстрировалась не когда-нибудь, а в годы войны России с Пруссией, королём которой и был Фридрих.
Дело кончилось тем, что во дворце возник заговор в пользу жены Петра — Екатерины. Верные ей гвардейские офицеры схватили «урода», как называли они Петра между собой, и убили.
28 июня 1762 года на престоле оказалась Екатерина.
В 1762 году Павлу шёл восьмой год. Нелюбимый ребёнок от нелюбимого мужа сразу же был удалён от себя Екатериной и воспитывался вдали от неё и её двора.
Девятнадцати лет Павел был повенчан с Гессен-Дармштадтской принцессой Вильгельминой, она умерла от неудачных, очень тяжёлых родов через три года, умер и ребёнок.
В сентябре 1776 года двадцатидвухлетний Павел Петрович женился вторично. На сей раз его избранницей оказалась шестнадцатилетняя Софья Вюртембергская — в православии Мария Фёдоровна.
Незадолго до предстоящей свадьбы 1 сентября 1776 года Екатерина писала своему доверенному корреспонденту барону Фридриху Гримму: «Принцесса моя приехала вчера вечером, и с той самой минуты она разом всех восхитила собою. Она прелестна»[13]. (О бароне Гримме подробнее речь пойдёт чуть позже, как, впрочем, и о Павле Петровиче, Марии Фёдоровне, об их отношениях с детьми и императрицей Екатериной). Здесь же уместно будет добавить, что Мария Фёдоровна, прожив со своим мужем 15 лет, родила ему четверых сыновей и шесть дочерей.
А их первенцем был сын, названный Александром, родившийся 12 декабря 1777 года. Ему-то и предстояло через двадцать три года стать российским императором Александром I.
Акушеры, принимавшие роды, обрезали пуповину, соединяющую тельце младенца с последом матери, как только мальчик появился на свет. Перед ним был распахнут новый большой мир, наполненный воздухом, звуками, цветами и запахами.
Однако другая пуповина — духовная, генетическая и генеалогическая — не прервалась после того, как мальчик оказался в руках чужих людей, сотворивших только что акт родовспоможения, а, напротив, возникнув ещё в глубине материнского естества, продолжала крепнуть с каждым днём и каждым годом его самостоятельной жизни.
На втором году жизни мальчик понял, что у него есть мать, отец, есть бабушка, и тогда же, в конце второго года, появился у него и первый из братьев — Константин.
Чуть позже он понял, что его бабушка самая важная и самая главная из всех этих людей, она и появлялась возле него гораздо чаще, чем отец, а чем старше он становился, то и мать видел всё реже, а бабушку, напротив того, всё чаще.
Намного позже, скорее всего юношей, узнал он о том, что дедушка его был убит бабушкиными друзьями, а она с их помощью заняла принадлежавший ему императорский трон, и что отец его лишился своего отца и с семи лет стал сиротой. А потом он узнал, что через два года после убийства дедушки его бабушка велела убить и несчастного, слабоумного Ивана VI — Иоанна Антоновича, томившегося в Шлиссельбургской крепости с полуторалетнего младенческого возраста. Тогда же узнал он, что Иоанна Антоновича арестовала и заключила в тюрьму его прабабка Елизавета Петровна, поддерживаемая верными лейб-гвардейцами.
Узнал он и о том, что прапрабабка его — Екатерина I, мать Елизаветы Петровны, при жизни её, а особенно после смерти, немногими почиталась законной императрицей, потому что была не из владетельного дома, а родилась мужичкой и, прежде чем сделаться любовницей царя Петра I, была не то скотницей, не то солдатской портомоей.
Получалось, что была Екатерина I первой немкой в их роду, а дедушка Пётр Фёдорович был русским лишь наполовину, батюшка же его Павел Петрович из-за чисто немецких кровей своей матери, а его бабки Екатерины II — русским был на одну четверть. И на его долю, таким образом, оставалось этой крови и совсем уж ничтожно мало — всего лишь одна восьмая часть.