ло в мою жизнь нечто несомненно значительное и столь свет
лое, что я прямо склонен назвать его счастьем» 2.
Дошедшая до нас мемуарная литература о Блоке дает кар
тину достаточно широкую и многоцветную, воссоздающую в жи
вых рассказах всю жизнь поэта, начиная с детских лет.
Конечно, далеко не все в этой литературе одинаково содер
жательно и достоверно. Да и характер, объем, сама форма вос
поминаний очень разные — от круговой панорамы целой литера
турной эпохи, которую создал Андрей Белый, до таких «момен
тальных фотографий», каковы, к примеру, миниатюрные заметки
А. Ахматовой, П. И. Лебедева-Полянского. Г. Арельского или
К. Арсеневой, дополняющие портрет Блока выразительными штри
хами.
Дело, понятно, не в объеме: две страницы, написанные мастер
ской рукой Всеволода Иванова, стоят пространного о ч е р к а , — на
столько героически выглядит на этих страницах усталый и не очень
сытый поэт, когда в тревожнейший день Кронштадтского мятежа
читает своему единственному слушателю лекцию о романтизме.
И все же нельзя сказать, что при всем своем обилии мему
арная литература о Блоке дает о нем исчерпывающее и вполне
верное представление. Причины для этого были разные.
Во-первых, в обильной литературе этой есть досадные и не
восполнимые пробелы. Несколько человек, связанные с Блоком
жизненно или стоявшие к нему особенно близко, не успели или
не удосужились написать о нем.
Легко представить себе, насколько интересны и содержатель
ны были бы записки о Блоке его матери, про которую он гово
рил: «Мы с мамой — одно и то же».
Очень уж беглы и отрывочны незавершенные (вернее —
только начатые), носящие черновой характер записки Любови
Дмитриевны Блок.
1 И. Н о в и к о в . Писатель и его творчество. М., 1956, с. 516.
2 «Последние новости» (Петроград), 1923, 6 августа.
16
Ничего сколько-нибудь путного не сумела рассказать Любовь
Александровна Д е л ь м а с , — ее «воспоминания» даже нельзя напе
чатать.
Неизмеримо больше других мог бы вспомнить «друг един
ственный» Евгений Павлович И в а н о в , — с ним Блок делился са
мым сокровенным. Но Иванов совсем не умел писать, и то, что
он оставил в качестве начала своих воспоминаний, это настоя
щий сумбур, в котором даже трудно разобраться. Интереснее и
содержательней отрывки из дневника Евгения Иванова, где заре
гистрированы его встречи и беседы с Блоком, к сожалению,
только самые ранние.
Совсем ничего не написали люди, в разное время находи
вшиеся с Блоком в тесных отношениях: А. В. Гиппиус, Вячес
лав Иванов, Федор Сологуб, В. Э. Мейерхольд, В. И. Княжнин,
М. И. Терещенко, П. С. Соловьева (Allegro), Ал. Н. Чеботарев-
ская, В. Н. Соловьев.
Слишком скупо рассказали о Блоке Сергей Соловьев, Сергей
Городецкий, Алексей Ремизов, Р. В. Иванов-Разумник.
Далее: люди, встречавшиеся с Блоком, запомнили по боль
шей части внешнее, бытовое: как выглядел Блок, как он дер
жался, и гораздо реже — то, что он утверждал и доказывал.
Но тут виноваты не столько мемуаристы, сколько сам Блок.
По натуре он был так сдержан и замкнут, что лишь в редких
случаях, с немногими людьми, к которым был особенно распо
ложен, пускался в откровенные, доверительные беседы.
Поэтому для того, чтобы в полную меру узнать, чем и во имя
чего жил Александр Блок, надобно прежде всего погрузиться
в его сочинения, дневники, записные книжки, письма. А воспо
минания современников вносят дополнения в общую картину
(в иных случаях — весьма существенные) и создают тот истори
ческий, идейно-литературный, бытовой фон, на котором прошли
жизнь и работа поэта.
Наконец, нельзя не заметить, что одни просто не видели на
стоящего Блока, другие — не хотели видеть. Ведь каждый мему
арист смотрел на поэта с высоты своего роста. А рост этот, как
правило, не поражает величием.
В зрелую пору жизни Блок был очень одинок.
С наиболее видными и авторитетными деятелями русского
символизма он к тому времени разошелся бесповоротно. С Вале
рием Брюсовым его отношения с самого начала так и не нала
дились и всегда оставались корректно холодноватыми. «Истери
ческая дружба» с Андреем Белым, пройдя через десятилетние
личные и идейно-литературные испытания, в конце концов при
обрела форму далековатой, никак не пересекавшейся и ни
17
к чему но обязывавшей приязни. С Зинаидой Гиппиус поддер¬