ков, вошли два петербургских гостя — Вячеслав Иванов
и Александр Блок.
После присуждения премий члены жюри и кое-кто из
сотрудников «Весов» и «Золотого руна» ужинали у Вале
рия Брюсова в его доме на Цветном бульваре.
Над Москвой стоял ясный морозный вечер, когда я и
мой приятель, секретарь редакции «Весов» Михаил Федо
рович Ликиардопуло, на извозчике подъехали к воротам
старинного «дома Брюсовых»: так возвещала надпись на
воротах. Здесь, на дворе, в небольшом деревянном фли
геле обитал литературный законодатель и король поэтов
Валерий Яковлевич Брюсов.
Из передней налево небольшой кабинет с портретом
Тютчева над письменным столом, прямо из передней —
дверь в гостиную.
47
Там уже собралось человек двенадцать; между ними
издатель «Золотого руна» молодой художник Николай
Павлович Рябушинский, огромный, цветущего здоровья,
всегда веселый; секретарь редакции Александр Антоно
вич Курсинский, невзрачный, незаметный человек с не
объятным самолюбием; знаменитый артист Малого театра
Александр Павлович Ленский, красивый, голубоглазый,
седой старик.
Первой премии не получил никто из литераторов. Вто
рую, в пятьдесят рублей, присудили петербургскому сти
хотворцу А. А. Кондратьеву за сонет о Люцифере, по
явившийся через месяц в специальном «дьявольском» но
мере «Золотого руна».
За ужином Ленского упросили прочесть что-нибудь из
Брюсова; сам хозяин по просьбе гостей прочитал свою
поэму «Конь Блед».
Ужин подходил к концу.
Вячеслав Иванов, рыжий, в потертом сюртуке, с об
лезлыми кудрями и жидкой бородкой, нараспев деклами
ровал по корректурным оттискам отрывки из своего сбор
ника «Эрос»:
Демон зла иль небожитель,
Делит он мою обитель,
Клювом грудь мою клюет,
Плоть кровавую бросает,
Сердце тает, воскресает,
Алый ключ лиет, лиет...
— Где же тут точки? — строго спросил Ленский.
Поэт растерялся.
— Я точек у вас не с л ы ш у , — продолжал артист. И тут
же, взяв из рук Иванова корректуру, показал, как следует
читать.
Неожиданно вмешался Курсинский:
— Мне кажется, что современный актер должен на
учиться играть механически, то есть машинально, не чув
ствуя и не размышляя. Тогда он по необходимости пре
вратится в живую марионетку, и высшая задача сцениче
ского искусства будет таким образом достигнута вполне.
Голубые глаза Ленского гневно вспыхнули.
— Я такого актера представить не могу.
Курсинский молча налил себе вина. Неловкая пауза.
В наступившей тишине донеслось из кабинета чье-то мер
ное чтение.
48
Незаметно я поднялся и прошел туда. Статный моло
дой человек, стоя перед письменным столом, читает сти
хи. Дамы слушают.
Это был Блок.
Ему только что исполнилось двадцать шесть лет. Обая
ние девственной красоты, окружавшее Блока каким-то лу
чистым нимбом, можно назвать обаянием высшего разря
да. Мало ли красивых физиономий? Но Блок был не
столько красив, сколько прекрасен; в правильных, антич
ных чертах его благородного лица светилось неподдель
ное вдохновение. Передо мной стоял поэт в полном значе
нии слова, поэт с головы до ног. И действительно, вне по
этической сферы Блок немыслим: попробуйте вообразить
его в чиновничьем фраке, в офицерских эполетах: полу
чится карикатура.
Таким я увидал его впервые, и таким он навсегда
остался для меня.
В манерах и походке небрежная грация; стройный
стан изящно стянут черным с атласными отворотами
сюртуком; все подробности костюма тщательно обдуманы.
Как сейчас, вижу это светлое молодое лицо, вол
нистые каштановые кудри, нежную улыбку. Мне Блок на
помнил Ленского в «Онегине».
Слышу, как сейчас, глуховатый, ровный голос с дере
вянным оттенком, с точным, отчетливым произношением:
каждое слово чеканится.
Но, как это ни странно, я не могу припомнить, что
именно читал в тот вечер Блок. Полагаю теперь, что это
были стихи из сборника «Нечаянная Радость», только что
приготовленного к печати. Весной он вышел в изда
тельстве «Скорпион» 1.
3
Незаметно пробежали четыре года.
«Золотое руно» и «Весы» успели сойти со сцены.
В Москве возникло литературно-философское изда
тельство «Мусагет», возглавляемое Андреем Белым 2.
На Пречистенском бульваре, близ памятника Гоголю,
небольшая квартира из трех комнат с кухней; здесь му-
сагетцы толкутся с утра до вечера; заезжие гости даже