54
15
Счастье есть величина определенная. Сумма его для
каждого из нас всегда одна и та же. Только дается оно
соответственно способности восприятия.
— Нельзя ли пояснить примером?
— Можно. Я подымаю одной рукой, положим, два пу
да, а вы — пять. Но усилия ваши и мои при этом пропор
ционально одинаковы.
16
Любимые книги нельзя читать как попало. Умейте
выбирать для них подходящий день и час. Я, например,
могу читать «Войну и мир» только в апреле, не позже по
лудня, а Жуковского — ночью, в рождественский со
чельник.
17
В человеке две стороны: ночная и дневная, женская и
мужская, средневековая и возрожденская.
18
Часто Блок читает мне свои новые стихи. Первую
часть «Возмездия» узнал я задолго до ее появления в
«Русской мысли».
Помню и это:
Утреет. С богом! По домам!
Позвякивают колокольцы.
Ты хладно жмешь к моим губам
Свои серебряные кольцы.
— Любила, барин, я тебя,
Цыганки мы, народ рабочий *.
Сильнейшее впечатление оставил во мне «Мертвец»:
Как тяжко мертвецу среди людей
Живым и страстным притворяться!
* Приводится по первопечатному тексту (в альманахе «Си
рин»). ( Примеч. Б. Садовского. )
55
— Не выходит у меня последний стих Как лучше, по-
вашему: кости звякают о кости или кости брякают о кости?
— Ни то, ни другое. Я бы поставил «лязгают».
Блок промолчал, однако в печатном тексте значится
предложенный мною вариант.
19
— Какие стихи Фета Вам больше всего нравятся? —
спросил я однажды.
Александр Александрович мечтательно закрыл глаза:
— Слушайте :
В леса безлюдной стороны
И чуждой шумному веселью
Меня порой уносят сны
В твою приветливую келью.
В благоуханья простоты
Цветок, дитя дубравной с е н и , —
Опять встречать выходишь ты
Меня на шаткие ступени.
Вечерний воздух влажно чист,
Вся покраснев, ты жмешь мне руки —
И, сонных лип тревожа лист,
Порхают гаснущие звуки.
И мне сразу понятно стало, откуда у Блока в ранних
стихах эта целомудренная, чисто фетовская нежность.
20
— Вот уже скоро два года, как Блок все пьет и ни
чего не п и ш е т , — грустно заметил Ремизов, распуская
зонтик 6.
Мы возвращались с похорон. Моросил неприятный,
осенний дождь. Ремизов, больше всего на свете боявший
ся смерти, уныло горбился и пугливо поблескивал очками.
— Я пробую вытрезвить его. Каждый вечер сажаю на
извозчика, и мы вдвоем катаемся по Петербургу.
С трудом удержался я от улыбки. Что за наивность!
Как раз накануне Блок мне сказал:
— По ночам я ежедневно обхожу все рестораны на
Невском, от Николаевского вокзала до Морской, и в каж
дом выпиваю у буфета. А утром просыпаюсь где-нибудь
в номерах.
56
21
Последний раз я виделся с Блоком в марте 1916 года..
В его сумрачной квартире па Офицерской — гробовая
тишина. Мы вдвоем. На столе уже вторая бутылка вина,
но разговор не клеится.
Незадолго перед этим я сделался жертвой литератур
ной сплетни, родившейся в одном из петербургских еже
недельников. Ни оправдываться, ни звать обидчика в
суд невозможно: очень уж грязен уличный журнальчик 7.
Никто, разумеется, этой клевете не поверил. Но мне
по неопытности все мерещится, будто я погиб и моя ре
путация запятнана навеки. Теперь мне смешно, а тогда
я страдал не на шутку.
Знал ли об этом Блок? Вероятно. Когда я встал, чтобы
проститься, он неожиданно в первый и последний раз по
целовал меня. Как нежен был этот дружеский поцелуй!
Пусть же теперь он заменит точку к моим воспоми
наниям.
1946
E. Ю. КУЗЬМИНА-КАРАВАЕВА
ВСТРЕЧИ С БЛОКОМ
Тридцать лет тому назад, летом 1906 года, в моей
жизни произошло событие, после которого я стала взрос
лым человеком. За плечами было только четырнадцать
лет, но жизнь того времени быстро взрослила нас. Мы
пережили японскую войну и революцию, мы были постав
лены перед необходимостью спешно разобраться в наших
детских представлениях о мире и дать себе ответ, где мы
и с кем мы. Впервые в сознание входило понятие о но
вом герое, имя которому — Народ. Единственно, что сму
щало и мучило, это необходимость дать ответ на самый
важный вопрос: верю ли я в бога? Есть ли бог?
И вот ответ пришел. Пришел с такой трагической не