опровержимостью. Я даже и сейчас помню пейзаж этого
ответа. Рассвет жаркого летнего дня. Ровное румяное
небо. Черные узоры овальных листьев акации. Громкое
чириканье воробьев. В комнате плач. Умер мой отец.
И мысль простая в голове: «Эта смерть никому не нужна.
Она несправедливость. Значит, нет справедливости.
А если нет справедливости, то нет и справедливого бога.
Если же нет справедливого бога, то, значит, и вообще
бога нет».
Никаких сомнений, никаких доводов против такого вы
вода. Бедный мир, в котором нет бога, в котором цар
ствует смерть, бедные люди, бедная я, вдруг ставшая
взрослой, потому что узнала тайну взрослых, что бога
нет и что в мире есть горе, зло и несправедливость.
Так кончилось детство.
Осенью я впервые уехала надолго от Черного моря, от
юга, солнца, ветра, свободы. Первая зима в Петербурге.
Небольшая квартира в Басковом переулке. Гимназия.
58
Утром начинаем учиться при электрическом свете, и на
последних уроках тоже лампы горят. На улицах рыжий
туман. Падает рыжий снег. Никогда, никогда нет солнца
Родные служат панихиды, ходят в трауре. В панихидах
примиренность, а я мириться не хочу, да и не с кем ми
риться, потому что Его нет. Если можно было еще сомне¬
ваться и колебаться дома, то тут-то, в этом рыжем тума
не, в этой осени проклятой, никаких сомнений нет. Крыш¬
ка неба совсем надвинулась на этот город-гроб, а за ней —
пустота.
Я ненавидела Петербург. Мне было трудно заставить
себя учиться. Вместо гимназии я отправлялась бродить
далеко через Петровский парк, па свалку, мимо голуби
ного стрельбища. Самая острая тоска за всю жизнь была
именно тогда. И душе хотелось подвига, гибели за всю
неправду мира, чтобы не было этого рыжего тумана и
бессмыслицы.
В классе моем увлекались Андреевым, Коммиссаржев¬
ской, Метерлинком. Я мечтала встретить настоящих ре
волюционеров, которые готовы каждый день пожертвовать
своей жизнью за народ. Мне случалось встречаться с ка
кими-то маленькими партийными студентами, но они не
жертвовали жизнью, а рассуждали о прибавочной стои
мости, о капитале, об аграрном вопросе. Это сильно ра
зочаровывало. Я не могла понять, отчего политическая
экономия вещь более увлекательная, чем счета с базара,
которые приносит моей матери кухарка Аннушка.
Белые ночи оказались еще более жестокими, чем чер
ные дни. Я бродила часами, учиться было почти невоз
можно, писала стихи, места себе не находила. Смысла не
было не только в моей жизни, во всем мире безнадежно
утрачивался смысл. Осенью — опять рыжий туман.
Родные решили выбить меня из колеи патетической
тоски и веры в бессмыслицу.
Была у меня двоюродная сестра, много старше меня.
Девушка положительная, веселая, умная. Она кончала ме¬
дицинский институт, имела социал-демократические сим
патии и совершенно не сочувствовала моим бредням.
Я была для нее «декадентка». По доброте душевной она
решила заняться мной. И заняться не в своем, а в моем
собственном духе.
Однажды она повезла меня на литературный вечер ка
кого-то захудалого реального училища, куда-то в Измай
ловские роты.
59
В каждой столице ость своя провинция, так вот и тут
была своя Измайловскоротная, реального училища про
винция. В рекреационном зале много молодого народу.
Читают стихи поэты-декаденты. Их довольно много. Один
высокий, без подбородка, с огромным носом и с прямыми
прядями длинных волос, в длиннополом сюртуке, читает
весело и шепеляво, говорят — Городецкий. Другой —
Дмитрий Цензор, лицо не запомнилось. Еще какие-то, не
помню. И еще один. Очень прямой, немного надменный,
голос медленный, усталый, металлический. Темно-медные
волосы, лицо не современное, а будто со средневекового
надгробного памятника, из камня высеченное, красивое и
неподвижное. Читает стихи, очевидно н о в ы е , — «По вече
рам над ресторанами», «Незнакомка». И еще читает...
В моей душе — огромное внимание. Человек с таким
далеким, безразличным, красивым лицом, это совсем не
то, что другие. Передо мной что-то небывалое, головой
выше всего, что я знаю, что-то отмеченное. В стихах
много тоски, безнадежности, много голосов страшного Пе
тербурга, рыжий туман, городское удушье. Они не вне
меня, они поют во мне, они как бы мои стихи. Я уже
знаю, что он владеет тайной, около которой я брожу, с
которой почти уже сталкивалась столько раз во время
своих скитаний по Островам.