лишним и заводилось так себе — по традиции.
И сказал он это без всякого раздражения или злобы,
а тоже почти весело.
Выслушав мой рассказ о том, как мне пришлось по
долгу моей службы, чтобы сохранить для детей молоко
89
в детских домах, спасать скот и менять на ситец сено и
овес, Блок совершенно оживился и сказал:
— Это удивительно интересно! Вот где делается что-
то настоящее, а не у нас на каком-нибудь литературном
собрании. Удивителен, удивителен наш народ!
И не созвучны ли его слова с тем, что думал и делал
в Кремле другой великий человек, обретавший для своих
гениальных замыслов материалы в немного смешных
маленьких уездных газетках, в которых писали люди,
прежде никогда не писавшие даже писем, писали, не со
всем умея держать перо, но писали без «бойкого стиля»,
без словесных фигур, а просто...
В последний раз я увидел Блока убиравшим на сто
ле чайную посуду и остывший самовар. Он был в осен
нем пальто с поднятым воротником. Он был мрачен. Он
ничего не сказал, но я понял, что мне надо уходить.
Я стал прощаться, и Александр Александрович не воз
ражал, а, держа в руке какую-то бумажку, глухо про
цедил:
— А революция-то кончилась!
Я, любопытствуя, протянул руку за бумажкой, но он
отбросил ее на свой письменный столик и сказал:
— Нет, это пустяки, это тут кое-что мое, а насчет это
го я только сейчас думал. Тяжело, очень тяжело!
Это были последние слова, сказанные мне Блоком.
Мы расстались.
И Блок умер.
Умер он, конечно, не от холода и голода, как творила
легенда людей, пескарно злобствующих на революцию,
а умер оттого, что приспело его время, он так же умер
бы и без революции.
Неужели не ясно всем, как должен был умирать в
старой России русский гений?
Г. АРЕЛЬСКИЙ
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ОБ А. БЛОКЕ
Как о самом А. А. Блоке, так и об его творче
стве писалось так много, что нет никакой необходимости
говорить об этом еще раз. Я хочу коснуться здесь лишь
одного эпизода из жизни А. А. Блока, о котором никто
не упомянул в многочисленных, за последнее время, вос
поминаниях, тем более, что этот эпизод имел, некоторым
образом, отражение в его творчестве.
А. А. стал мне особенно близок в ноябре 1911 года,
хотя и позже я встречался с ним и не прерывал знаком
ства, и только за период революции я совершенно поте
рял его из виду; об его неожиданной смерти я узнал
в провинции, где жил все время.
В 1911 году А. А. жил на Петроградской стороне, на
Монетной улице, в шестом этаже. Я никогда не забуду
того ноябрьского вечера, когда я пришел к А. А. пер
вый раз. Мы прошли в его кабинет — небольшую комна
ту с полукруглым окном, у которого стоял письменный
стол. Почему-то в моей памяти до сих пор осталась лам
па с белым бумажным, гофрированным абажуром, от ко
торого струился мягкий, расплывчатый свет, и бювар из
красной кожи на письменном столе. Из бювара А. А. вы
нимал исписанные своим размашистым четким почерком
листки «верже» и читал свои последние стихи, собранные
для сборника «Ночные часы» 1. Он был задумчив и, го
воря своим тихим спокойным голосом, словно прислуши
вался к чему-то и искал какого-то скрытого смысла в
произносимых им словах.
Я был тогда студентом-астрономом, и мои фантазии
о небесных мирах скоро оживили его лицо. Кто часто
91
виделся с А. А., тот знает, как редко оживлялось его
лицо и изменяло свое обычное немного усталое, задумчи
вое и сосредоточенно-грустное выражение. В минуту же
оживления лицо А. А. делалось неузнаваемым.
Он мне признался, что никогда не видел неба в астро
номическую трубу. Этого было достаточно, чтобы на
следующий день мы условились с А. А. пойти в обсервато
рию Народного дома, где я часто дежурил, будучи чле
ном общества «Русская Урания», которому и принадле
жала обсерватория.
Мы нарочно выбрали позднее время, чтобы не было
в обсерватории посторонних посетителей. Воздух был
тогда достаточно прозрачен, и звезды ярко мерцали в ин-
дигово-темной глубине неба. Несмотря даже на восходя
щую луну, отчетливо, через все небо, маячил Млечный
Путь. Желая пошутить над А. А., который, по моему
мнению, слишком уж благоговейно и даже с некоторым
страхом поглядывал на рефрактор, я задал ему вопрос:
хочет ли он увидеть на небе ангела? Самого настоящего,
без всякого обмана. Я навел рефрактор на ангела Петро