павловского шпиля и пригласил А. А. взглянуть. Благо
даря оптическому обману зрелище получилось порази
тельное. На темно-синем небе резким силуэтом вырисо
вался летящий ангел. Эффект был настолько силен, что
А. А. долго не мог понять, в чем дело, и думал, что
я положил в трубу изображение ангела.
Много мы объездили тогда звездных миров и, бродя
среди скалистых гор на луне, порядком-таки продрогли.
Я предложил идти согреться.
Мы спустились во «второй этаж» обсерватории, где
топилась чугунка, и выпили чаю с красным вином. Здесь,
в маленькой круглой комнате, едва помещался полукруг
лый диван, письменный стол и шкаф с книгами; из этой
же комнаты, через люк в полу, можно было спуститься
по простой приставной лестнице в первый этаж обсерва
тории, где помещалось у нас «фотографическое отделе
ние».
«Как здесь тихо и х о р о ш о , — говорил А. А. — Только
знаете, меня почему-то подавляет эта бесконечность ми
ров; она вызывает у меня чувство какой-то мучительной
тоски. Я думаю, чтобы полюбить этот мир, нужно кого-
нибудь полюбить в этом мире».
С этого времени А. А. довольно часто заглядывал
к нам в обсерваторию и оставался там иногда до рассве-
92
та. Под утро мы вместе возвращались домой, идя по
пустынному, снежному Александровскому парку до Ка-
менноостровского проспекта.
Некоторое время А. А. долго не заходил в обсервато
рию, и я, послав ему письмо и свою новую книжку сти
хов 2, получил от него следующий ответ:
Дорогой С<тепан> С<тепанович>.
Не могу видеться с Вами сейчас (от усталости,
от многих дел, от нервного расстройства), но давно имею
потребность сказать Вам, что книжка Ваша (за исключе
нием частностей, особенно псевдонима и заглавия) мно
гим мне близка. Вас мучат также звездные миры, на ко
торые Вы смотрите, и особенно хорошо говорите Вы
о звездах.
Александр Блок.
Ноябрь 1911
Во время наших совместных наблюдений в обсервато
рии к нам присоединялись иногда два моих товарища
по университету (оба теперь умершие; один из них —
Эниш — автор книги «Комета Галлея»), и А. А. так
к ним привык, что всегда справлялся о них, когда
их не было в обсерватории.
А. А. во время своего увлечения небом интересовался
вопросом о душе и никак не мог примириться с мыслью,
что нами управляет, как и всей природой, «физический
закон». Вот почему в это время этот «физический закон»
так угнетал и подавлял индивидуализм А. А. Блока,
взлелеянный им на романтических берегах поэзии Жу
ковского, Тютчева и В. Соловьева, и вызывал тоску оди
ночества, когда он смотрел в бездонные пучины неба,
где «без руля и без ветрил» 3 в стройном порядке смы
кали орбиты небесные светила.
АННА АХМАТОВА
О БЛОКЕ
В Петербурге, осенью 1913 года, в день чествования
в каком-то ресторане приехавшего в Россию Верхарна,
на Бестужевских курсах был большой закрытый (то есть
только для курсисток) вечер. Кому-то из устроительниц
пришло в голову пригласить меня. Мне предстояло чест
вовать Верхарна, которого я нежно любила не за его
прославленный урбанизм, а за одно маленькое стихотво
рение «На деревянном мостике у края света».
Но я представила себе пышное петербургское ресто
ранное чествование, почему-то всегда похожее на помин
ки, фраки, хорошее шампанское, и плохой французский
язык, и тосты — и предпочла курсисток.
На этот вечер приехали и дамы-патронессы, посвятив
шие свою жизнь борьбе за равноправие женщин. Одна
из них, писательница Ариадна Владимировна Тыркова-
Вергежская, знавшая меня с детства, сказала после мое
го выступления: «Вот Аничка для себя добилась равно
правия».
В артистической я встретила Блока.
Я спросила его, почему он не на чествовании Верхар
на. Поэт ответил с подкупающим прямодушием: «Оттого,
что там будут просить выступать, а я не умею говорить
по-французски».
К нам подошла курсистка со списком и сказала, что
мое выступление — после блоковского. Я взмолилась:
«Александр Александрович, я не могу читать после вас».
Он — с упреком — в ответ: «Анна Андреевна, мы не те
нора». В это время он уже был известнейшим поэтом
России. Я уже два года довольно часто читала мои стихи
в Цехе поэтов, и в Обществе ревнителей художествен
ного слова, и на Башне Вячеслава Иванова, но здесь все
было совершенно по-другому.