мысль: а откуда же сорвет розу Изора и отдаст ее
Страннику? Блок очень рассердился. «Розы вьются по
стенам около окна И з о р ы , — возразил о н , — а яблоневое
дерево растет у стены замка». И он начал подробно рас
сказывать мне, какое окно у Изоры, где растет яблоня,
как пробегают по небу тучки, когда она смотрит в окно.
Казалось, он был в этом замке. Его раздражило мое
уточнение, ему хотелось, чтобы я, как исполнительница
роли Изоры, представляла так же, как и он, и замок, и
яблоню, и все вокруг. Тогда же я сказала Блоку о том,
что мне недостает для Изоры, в темнице перед появле
нием призрака, монолога призыва, ожидания, мольбы,
чтобы Странник пришел. Молодая, земная Изора долж
на высказать свой порыв. Для нее Странник не призрак,
а живой, чудесный певец, зовущий через страдание к ра
дости, но не к беспредметной радости, а радости любви,
которую она хочет познать. Ее пугает крест, и не мо
литься хочет она Страннику, не к молитве зовет ее его
песня. Для нее его зов открывает новый мир ощущений
чувств, порывов, которые до этого спали в ее душе. Моя
мысль понравилась Блоку, и через две репетиции он на
писал монолог (после ухода Алисы в пятой сцене,
в Башне Неутешной Вдовы) 6.
Александр Александрович был в восторге от атмо
сферы репетиций. Он говорил: «Я никогда, ни в одном
театре не видел такой работы, актеры приходят как на
праздник».
Во время одной из репетиций я получила от Блока
только что вышедший томик его «Театра», где была на
печатана «Роза и Крест», с трогательной надписью:
«Ольге Владимировне Гзовской — Изоре — на память о
прекрасных днях марта и апреля 1916 года».
Чтение Блока, его советы давали нам возможность
почувствовать внутреннее зерно каждого действующего
лица. Граф — ограниченный, глупый, откормленный
126
деспот, но не крупная фигура, а мелкий феодал, временами
страшный в своей тупости и жестокости (сцена с Берт
раном), временами бессмысленно-ревнивый и злой (сце
на с Изорой), а временами не лишенный комизма, вы
зывавший улыбку своей тупостью (сцена с Доктором и
Капелланом).
Раскрывая образ Изоры, автор избегал всякой сенти
ментальности, сладости. Настоящая, скрытая внутри
страсть и стремление к познанию того, что радость есть
страдание; но это страдание выражается для нее в жизни
в том, что она не знает любви. Не воздушная, беспред
метная мечта томит ее; она ясно видит образ того, кто
поет ей песню, не дающую ей покоя ни днем, ни ночью;
она знает — это не какой-то певец вообще, его зовут
Странник, у него синие очи и кудри как лен. Она гово
рит о нем как о ком-то реально существующем и верит
в него твердо и наивно, так, как верит ребенок, когда
он держит палку и уверен, что это ружье. Попробуйте
сказать ему, что это палка. Как он заплачет, и вы раз
рушите ему всю игру, являющуюся для него действи
тельностью. Так же и Изора плачет и сердится, когда
окружающие не верят ей и считают ее больной. Когда
Изора посылает Бертрана на поиски Странника, она
говорит ему:
Вы должны мне певца отыскать,
Хотя бы пришлось
Все страны снегов и туманов пройти!
«Странник» — имя ему...
Черной розой отмечена грудь...
Так открылось мне в вещем сне!
Это звучало как определенное имя и «адрес», послед
няя фраза произносилась Блоком так, как будто Изоре
кто-то сказал это в действительности, а не во сне. Это
не был беспредметный лепет избалованной мечтательницы,
романтической обитательницы замка. Простота, с кото
рой она говорила это, заставляла Бертрана с улыбкой
отвечать на эти слова, он чуял правду в словах Изоры
своей тоже наивной, чистой душой большого ребенка.
Тут не было декламации ни у Изоры, ни у Бертрана,
была жизненная правда. Графиня нашла человека, кото
рый не считает ее слова бредом, а ее — больной; он ее
понял, и она награждает его, по ее мнению, высшей на
градой, делая своим верным вассалом и рыцарем, что
127
вызывает досаду, недоумение и даже смех у Алисы,
мелкой, похотливой мещанки
В чтении автора ясно чувствовалось, кто из героев им
любим, кого он презирает и к кому относится со сни
сходительной иронией. Конечно, его любимец был Берт
ран; в него он вкладывал, если можно так сказать, всю
свою большую душу поэта, а затем уже шел Гаэтан, и
никому потом не удавалось так передать его, как пере
давал сам Блок. Когда он читал второе действие и произ