все дело. Похоже было на то, что он действительно про
сил:
Спляши, цыганка, жизнь мою! 2 8
И вот смуглая цыганка в узком, плотно облегающем
ее костлявое тело шелковом платье вьется и кружится
136
перед слушателями — «и долго длится пляс ужасный»,
так же долго длится, как сама жизнь. И короткое бло-
ковское стихотворение, всего двадцать или двадцать че
тыре строки, кажется длинной поэмой, полной слишком
большого содержания, чтобы его сразу можно было опре
делить на слух.
И как бы слушатели ни были далеки, они инстинктив
но чувствовали правду сказанного в стихах. Нет, это не
«литератор модный», не «слов кощунственных тво
рец» 3, — пускай он какой угодно, пускай не добр, замкнут
и сух 4, пускай даже презирает большинство сидящих в
з а л е , — пускай! Зато нет в нем надсады, нет суетного же
лания показать себя, понравиться, блеснуть. Спасибо и
на том! Так можно растолковать внимание аудитории.
Последнее стихотворение, прочитанное Блоком, был
его «Балаган»:
В тайник души проникла плесень,
Но надо плакать, петь, идти,
Чтоб в рай моих заморских песен
Открылись торные пути.
Это прозвучало как вывод из всего выступления. Чи
тая последние две строки, Александр Блок особенно твер
до и сурово посмотрел слушателям в глаза, круто, почти
по-солдатски, повернулся на каблуках и ушел с эстрады.
Только его и видели!
Был объявлен следующий поэт. Я понял, что после
Блока мне слушать некого, и, наскоро взяв пальто с ве
шалки, вышел на улицу.
На набережной Фонтанки я заметил, что впереди, ша
гах в десяти, шагает Блок в широкополой фетровой чер
ной шляпе, легкий, статный, беспечный — именно та
кой, каким испокон веков полагается быть великому по
эту. В зубах у него дымилась папироса. Он кинул ее за
парапет набережной в черную воду реки, и красноватая
звездочка, пролетев параболой, чмокнула и потухла в
воде.
Я шел сзади и старался остаться незамеченным. Он
рассеянно обернулся, оглядел меня, ускорил шаги.
«Подойти или не подойти, окликнуть или не надо?» —
эти сомнения буквально сотрясали все мое существо. Но
я не подошел и не окликнул. Был ли прав в э т о м , —
не знаю.
Уже перейдя мост, где-то около цирка, Блок вошел
в пивную. Я следом за ним. Он сел за столик, продол-
137
жая курить, подперши кулаком тяжелый подбородок.
За его головой было окно, и в окне — черный, весенний
Петроград, желтые огни, затяжной д о ж д ь , — все, как
нарочно, блоковское, туманное, даже сказочное. Против
него сидел тоже нарочито питерский тип, с испитым, зе
леным лицом, в фуражке с околышем казенного ведом
ства. В маленьком сводчатом зальце пивной народу
набилось много: случайный городской люд возраста солид
ного, скорее пожилого, профессий разных и сомнитель
ных, но с уклоном к прилавку. Циркачей не было. Жен
щина была только одна, уже совсем увядшая, с черны
ми, пронзительными глазами, сильно подведенными. На
ней была шикарная черная шляпа. Но никакие «траур
ные перья» не качались на шляпе. Вместо них свисало
нечто вроде двух обглоданных селедочных скелетиков.
Это была плачевная и зловещая карикатура на Незна
комку.
Она подошла к Блоку и сказала хриплым голосом
с оттенком дикого шутовства:
— Вянет, пропадает красота моя!
Александр Блок и бровью не повел. В тот весенний
вечер он был сосредоточен, как математик над формулой,
которая ему не дается.
А во мне все пело: вот он, любимый поэт, кумир мо
его о т р о ч е с т в а , — неужели я так и не подойду к нему,
не назову «Александр Александрович», не расскажу ему,
чем и почему он мне дорог?..
Какая шла в нем работа, с каким отчуждением смот
рел он на окружающий его со всех сторон «страшный
м и р » , — обо всем этом мы узнали гораздо позже, прочи
тали в его собственных стихах:
Как тяжко мертвецу среди людей
Живым и страстным притворяться...
Знание наше незаконченно, фрагментарно: куски впе
чатлений, разрозненные пятна наплывов, проступающие
сквозь транспарант, освещенный сзади, противоречивые
показания не слишком внимательных и точных свидете
лей и очевидцев этой необычайной судьбы. Да ведь и
сам Александр Блок был таким свидетелем и очевидцем
в эпоху перед революцией.
И я ничего не могу прибавить к своему рассказу.
И мрачная пивная около цирка сгинула где-то в далеком
прошлом, как незаконченная строфа из черновиков
138
Блока — печальная примета времени, главным признаком