потухшая гладь зеркал в золоченых, роскошной резьбы,
рамах, немного отличающейся благородством линий мебе
ли в стиле ампир, продырявленная историческая картина
и тут же несколько походных кроватей и пожитки, при
надлежащие командному составу дружины, штаб кото
рой помещается в княжеской усадьбе.
За окнами опустошенного зала, превратившегося в по
дозрительную ночлежку, раскинулся густой сад. В от
крытую дверь балкона слышно, как гулко ударяются о
землю падающие груши. Луна поднимается все выше.
Вдруг в раскинутую, как сеть паука, тишину вонзается
золотой стрелою протяжный, сладостный звук и струится
непрерывной мелодией, наполненной рыданиями сердца,
141
приглушенными вздохами, едва слышными с т е н а н и я м и , —
пока не замолкнет, поглощенный потоком лунного света
и тишиной.
— Кто же это играет? — спрашиваю старого слугу,
одного из тех добрых духов усадьбы, которые не оста
вили ее в тяжелые минуты.
— Неизвестно. Каждый вечер играет в это время. Но
кто — н е и з в е с т н о , — отвечает он таким тоном, как будто
в этих звуках, идущих неизвестно откуда, был скрыт на
мек на какую-то местную тайну.
Осматривая зал, нахожу на дверях листок с фамили
ями его теперешних обитателей.
Среди других фамилий вижу — Александр Блок 1.
ФРОНТОВАЯ ЖИЗНЬ
Блока уже не было в штабе в Парохонске.
Когда по убийственной дороге через предательские бо
лота я добрался ночью в деревню К о л б ы , — в низкой по
лесской хате при скудном свете керосиновой лампы была
произнесена фамилия: Блок.
Был в военной форме дружины. Ничего, что могло бы
отличать поэта. Волосы подстрижены, застегнут до по
следней пуговицы, молчаливый, с как бы окаменевшим
лицом. Странные зеленоватые глаза, по-детски светлые,
пушистые ресницы и сильная, широкоплечая, мужествен
ная фигура. Трудно, однако, было бы найти более совер
шенный тип поэта, лицо, более отвечающее внутреннему
содержанию личности. Печатью Аполлона отмечены чер
ты его продолговатого лица.
Две высокие стрельчатые линии, поднимающиеся над
бровями, являются выражением далеких, почти неземных
мыслей.
Внутренняя жизнь горит только в глазах. Узкие, сжа
тые губы. Говорит «телеграфично», когда вспоминаю о
княжеской усадьбе:
— Падающие груши... И свирель... И этот странный
портрет...
С этого позднего вечера в заброшенном полесском
селе один за другим потянулись дни, однообразные и не
обычные, потому что отмеченные войной.
Как большие жуки, жужжат русские и немецкие аэро
планы, а вокруг них клубятся белые облачка разрываю-
142
щихся снарядов. По дорогам шныряют патрули, прохо
дят воинские части. По ночам кровенеют зарева пожаров,
на рассвете над дымкой тумана, стелющегося над боло
тами, как видение сказочного града, возносится силуэт
Пинска. Безлюдная местность превратилась сейчас в
сплошное царство размокших болот, и война барахтается
в болоте, как кошмарное чудовище. Но, несмотря на все,
осень так прекрасна, как только она может быть на По
лесье, и каждое утро звенит, как золотой червонец.
Мы строим окопы, блиндажи — всю сложную систему
большой оборонительной позиции. На работу выезжаем
по нескольку человек, верхом. Блок ездит великолепно.
В лесах, на краю болот, встречаем сотни оборванных,
босых, продрогших от холода и сырости сартов и финнов,
роющих, как кроты, новые линии окопов.
В это время в далекой северной столице есть женщи
на в золотистой короне волос, великая артистка с пла
менным голосом, несравненная Кармен, вознесенная ма
гией поэта выше всех женщин 2. В это время в Москве
Станиславский думает о постановке поэмы Блока «Роза
и Крест».
Поэт об этом почти не вспоминает. В молчании пере
живает безумство человечества, влекущее за собой всех.
Иногда где-то пропадает. Пишет ли? Вероятно, в одино
честве ищет душевного равновесия.
— Середина жизни самая т р у д н а я , — говорит он со
вздохом.
О поэзии нет и речи. Только один раз Блок сдается
на уговоры прочесть стихи. В полесской хате звучат
вдохновенные слова, произносимые неровным, глухим го
лосом.
НАЧАЛЬСТВО И «ДАЧНИКИ»
Общество наше довольно странное: рядом с поэтом
Блоком — молодой, симпатичный еврей-астроном 3, та
лантливый архитектор 4, потомок композитора Глинки 5
и обозник — рубаха-парень с настоящей лошадиной