монстративно не хотела. Из приглашенных к сотрудни
честву в великом культурном деле откликнулись немно
гие, но и эти были для нас загадочным сфинксом. Сумеем
ли сговориться, найдем ли общий язык — вот вопрос, с
которым я подходил к каждому.
Я внимательно следил за Блоком. Торопясь кончить
разговор с А. Бенуа, с этим высокообразованным, куль
турным европейцем с ног до головы, я не спускал с по
эта взгляда. Прожив за границей десять лет, я не видел
живых представителей новейших литературных течений
и рассматривал его, ставя грани между ним и многими
его современниками, шумливыми, но менее достойными
и великими.
А он стоял подвижный. Прямой, в твердой позе, с еле
склоненной набок головой, с рукой за бортом плотно за
стегнутого костюма. Собеседник что-то возражал, жести
кулируя и берясь за голову, а он стоял невозмутимый,
как изваянье, с устремленными глазами, с величавым
спокойствием, и только было заметно, как двигались его
губы.
Затем он резко повернулся и подошел прямо к нам.
— Кажется, товарищ Лебедев-Полянский. Ваше пись
мо я получил. Дело интересное. Посмотрим, как сгово
римся. Все мы люди разные, по-разному расцениваем
происходящее. Во всяком случае, попытаемся что-нибудь
сделать. Вы не из Смольного? Есть тревожные новости?
— Да. Есть какие-то неприятности на фронте.
Он опять стоял какой-то вытянутый, аккуратный; Но
не такой, как Бенуа. Русский, настоящий русский, с на-
182
шей душой, с нашими русскими мыслями. Приятная речь,
мягкий выговор, излучающие теплоту задумчивые, не
сколько блуждающие г л а з а , — все располагало к нему. Он
был прост, искренен и, быть может, задушевен. Времена
ми какая-то тень отражалась во всем н е м , — задумывал
ся, морщины бороздили открытый лоб, и взор как бы
ошаривал пространство. Усталость лежала в складках
его губ.
— Пойдемте вот... туда, в угол. Сядем.
Ласковость куда-то исчезла. Он становился... не офи-
циальнее, а строже, суше; фразы приняли литературный
склад. Промелькнула раздраженность.
Я насторожился.
— Садитесь. А я здесь, в мягком усядусь.
И из полутемного угла выглянуло усталое лицо, спо
койнее стала речь, и ласковость вернулась.
— Как вы смотрите на все происходящее? — спросил
его я.
Нехотя, растягивая слова, как бы выдавливая их из
себя, он начал:
— Я... я думаю, что будущее будет хорошо. Но хва
тит ли у вас, у нас, у всего народа сил для такого
большого дела?
Я начал было развивать мысль о ходе революции и
ее силах.
— Я говорю о моральных, о духовных с и л а х , — пере
бил он м е н я . — Культуры нет у нас. Беспомощны мы во
многом. От жизни оторваны.
Минут пять говорил на эту тему. Но без увлечения,
пожалуй, по-профессорски.
По паркетному полу косым лучом скользил блик
луны. Через переплет окна виднелась белоснежная поло
са Невы, а вдали виднелась Биржа и темнела с блестя
щим шпилем Петропавловка.
Временами он приподнимался в кресле, наклонялся
вперед, и свет освещал одну половину его лица. Вперив
взор прямо в мои глаза, он порывисто произнес:
— Вас интересует политика, интересы партии; я, мы,
поэты, ищем душу революции. Она прекрасна. И тут мы
все с вами.
Мне очень хотелось выяснить это «мы», но шумно во
шел Луначарский.
— Никак не мог. Никак... Здравствуйте! Рвут на
части! Сейчас только кончилось собрание.
183
Разговор прервался. Публика встала, задвигалась.
Вскоре сели за длинный стол — и заседание открылось.
Вопрос, который вызвал длинные рассуждения, был
вопрос о новой орфографии. Соответствующий декрет во
шел уже в силу, но его не всегда можно было применять,
особенно при перепечатке поэтических произведений.
В отдельных случаях это может разрушить рифму и рас
строить музыку стиха.
Большинство присутствовавших принципиально при
знало, что в целях педагогических и других надо пере
печатывать классиков по новой орфографии, за исключе
нием отдельных случаев, искажающих текст. Блок занял
особую позицию в защиту буквы « » и даже «ъ».
— Я понимаю и ценю реформу с педагогической сто
роны,— говорил он.— Но здесь идет вопрос о поэзии.
В ней нельзя менять орфографии. Когда поэт пишет, он
живет не только музыкой, но и рисунком. Когда я мыслю
«лес», соответствующее слово встает пред моим вообра
жением написанным через « ». Я мыслю и чувствую