Например, в деле Брюйана[155], гусара, уроженца Виллер-Котре, Брюйан попытался поднять свой полк, не сумел и обратился в бегство. Он обнаруживает, что случайно унес с собой солдатскую кассу, суммой в двадцать франков. Да, он бунтовщик, но не вор, и Брюйан возвращается в казарму, чтобы вернуть деньги. Старший офицер пытается его арестовать, завязывается драка, в процессе которой Брюйан офицера убивает. Он осужден к смертной казни. Мэр и муниципальный совет Виллер-Котре обращаются к Александру с просьбой вмешаться и добиться помилования. Александр готов на все, чтобы спасти жизнь молодому республиканцу, даже на возобновление отношений с Фердинандом, который держит его на расстоянии после выхода «Галлии и Франции». Он оттачивает лучшее свое перо: «Мой принц! Знаю, что я потерял всякое право рекомендовать Вашему Высочеству что бы то ни было; но я не потерял права дать Ему возможность сделать доброе дело». И он коротко излагает суть дела, добавив в качестве формулы вежливости: «Примите сердечные уверения в почтении»[156]. И сердце Фердинанда растаяло, он посылает за Александром, принимает его так, как будто они «виделись лишь вчера», но ходатайствовать перед королем-грушей отказывается из соображений военной дисциплины. Александр страстно толкует ему о невменяемости, безумии Брюйана. Фердинанд позволяет себя растрогать, но с условием, что Александр добудет ему рекомендацию министра для подкрепления его демарша. Однако удача отвернулась от Александра: с Тьером у него отношения натянутые, поскольку тот запретил «Антони». К счастью, он хорош с Гизо и немедленно отправляется в Министерство народного просвещения, докладывает о себе и получает аудиенцию: то было время, когда всякий добрый республиканец был запросто принят по одной только просьбе своей любым министром Его Величества. Гизо кое-что слыхал о Понтии Пилате, он составляет записку, в которой утверждает, что не видит ничего дурного в том, чтобы Фердинанд попросил помиловать Брюйана. Это не бог весть что, но Фердинанд довольствуется этим, и король-груша приказывает отложить казнь, которая будет плохо воспринята в его вотчине в Виллер-Котре. Фердинанд сообщает об этом мудром решении. Александр целует ему руку: «Ну и что из того, господа-пуритане! Я готов поцеловать любую руку, которая спасет жизнь человеческую.
Я плакал. Я смотрел на него сквозь слезы: у него у самого глаза были полны слез»[157]. Через восемь дней Брюйан был помилован, но он и в самом деле тронулся в рассудке. Фердинанд заплатил за его содержание в богадельне. После столь долгой ссоры и нового обретения друг друга на почве сердечности и человеколюбия отношения между двумя друзьями сердца останутся идиллическими.
Той же весной 1834 года Александр прячет у себя одного ссыльного республиканца, за которым гонится полиция. Речь идет на самом деле о Жюле Леконте, мелком воришке, который был за это справедливо осужден[158]. Рожденный в 1810 году, он как раз того же возраста, что Фердинанд и Мюссе. Должно быть, он и похож на Мюссе, поскольку не упускает возможности выдать себя за него. Стало быть, Александр очарован и этим двуполым персонажем, стройным, в светлых кудрях, бывшим моряком, претендующим на занятия литературой, живущим чем и как придется, одним из последних любовников вдовы Наполеона, затем лауреата премии Монсьон (sic) Французской Академии за свой опус «Дом заключения в Париже», и после пятидесяти лет большим любителем пудры и румян. В настоящий момент Александр абсолютно покорен этим маленьким Жюлем. Он заказывает ему фальшивый паспорт на имя Лёвена, и неизвестно, в курсе ли этого заимствования друг Адольф. Он кормит его, снабжает деньгами, одевает. В своем свидетельстве, к которому мы уже обращались в связи с Фонтеном, Ида рассказывает, что она даже вынуждена была из своего кармана оплатить счет портного в тысячу триста франков, поскольку очаровательный малыш Жюль любил щеголять также в форме морского лейтенанта с позументами и нашивками. Кроме того, Александр отлично видит исчезновение на улице Бле кое-каких небольших предметов, вроде кинжала с ручкой из агата или античной камеи, но, как знать! Возможно, новый лакей, пьяница Луи, к тому же и вор, как его предшественник?
Александр не любит рано вставать. 28 апреля его будит сын и передает ему от Губо, директора пансиона, где он учится, номер «Constitutionnel». Александр знакомится с текстом, в котором правительство и дирекция изящных искусств подвергается яростным атакам за растрачивание народных средств, предоставленных для возобновления «Антони», «сочинения самого дерзкого и непристойного, какое только могло явиться в эти времена непристойности». И Же, автор статьи, и, кроме того, академик, депутат и докладчик о бюджете театров — «интеллократы» существовали уже и тогда — требует, чтобы Тьер запретил пьесу, предназначенную для «развращения молодежи». В поисках своей цикуты Александр-Сократ бежит в Министерство Внутренних дел. Ему даже и докладывать о себе не пришлось, вопреки своей занятости Тьер уже его ждал. Несчастный карлик, Же и его собратья Этьен, Вьяне располагают в Палате сотней голосов, и вопрос стоит так: либо «Антони» и бюджет не принимается!», либо «принимается бюджет, но не «Антони»!». Последователь Корнеля, Александр плевать на это хотел, он на Тьера в суд подаст вместе с Жусленом де ля Саль. Напрасно Тьер, чтобы его успокоить, предлагает ему возмещение ущерба и заказ на новую пьесу, этого как раз хватает, чтобы Александр хлопнул дверью у него перед носом, воскликнув: «Ну да! Чтобы вам отказали в бюджете на 1835 год? Благодарю».
155
К этому делу Александр возвращался в своих текстах множество раз. Нигде он не дает его точной даты, разве что косвенно упоминая о ней в
158
Источники: введение Анри д’Альмерея к «Письмам Ван Анжельгома», opus cite, pp. 11–43 et