Смена интонации, и «Юг Франции» заканчивается «Охотой на шастра», мифическую птицу, история которой рассказана была Мери, а Александр преобразовал ее в потрясающую онирическую вариацию. Совершенно невозможно читать ее спокойно — смеешься до колик. Чтение, в которое надо погрузиться полностью, ни на что не отвлекаясь[164].
Прекрасный год 1835-й, мир в литературе, апогей романтизма. Бальзак публикует «Лилию в долине», Гюго — «Песни сумерек» и «Анжело», Мюссе — «Майскую ночь» и «Декабрьскую ночь», Виньи — «Неволю и величие солдата» и «Чаттертон». Кроме того, композитор Беллини, автор «Нормы», создает «Пуритан». В политике же, напротив, катастрофа. 28 июля шпик и провокатор Фьеши взрывает свою адскую машину, официально — по наущению Общества Прав человека, а на деле, осуществляя полицейскую провокацию. Восемнадцать человек убито, среди них — бывший президент Совета Мортье. Само собой разумеется, королевская семья чудом осталась в стороне. Де Брогли, новый глава правительства, четвертый за девять месяцев, и бессменный карлик пользуются этим для издания в сентябре законов против прессы, столь же репрессивных, как при Бурбонах. Отныне даже называть себя республиканцем считается преступлением, равно как и обсуждать права собственности. Всякое возбуждение «ненависти» против короля наказывается тюрьмой и непомерно высокими штрафами. Даже карикатуры подвергаются цензуре и предварительному разрешению. Республиканские газеты «Tribune» и «Le Reformateur» так никогда от этого и не оправятся, и, по свидетельству Карреля, оппозиционная пресса будет вынуждена «подвергать себя самоцензуре»[165].
В марте открылся в Палате пэров нескончаемый (он продлится до января 1836) процесс ста шестидесяти республиканцев. Главным обвиняемым — братьям Кавеньяк — удастся с двадцатью четырьмя товарищами бежать из Сент-Пелажи через вырытый подкоп. Среди свидетелей защиты — Ламенне, Этьен Жозеф Гарнье-Пажес, Ледрю-Роллен, Огюст Конт, Каррель, Буонаротти, Распай, Барбес, Пьер Леру, Лазарь Карно-сын, Этьен Араго, Бланки, Жюль Фавр. Поскольку женщинам на слушание дела вход воспрещен, Жорж Санд присутствует в зале в мужском костюме, она в восторге от замечательного таланта адвоката Мишеля де Бурж. Академик и недавно избранный депутат от Севера Ламартин возмущен подобным процессом, он больше уже не легитимист, но еще и не республиканец, однако явно переходит в оппозицию. Виконт Виктор Гюго хранит спокойствие, он добивается звания Академика и уже подумывает о том, чтобы стать и пэром Франции. Александр также не протестует. Надо сказать, что он завален работой.
С момента возвращения в Париж он работает безостановочно. Возобновляется совместная жизнь с Идой, дает свои результаты связь с Гиацинтой Менье, заканчивается работа над «Изабеллой Баварской» на основе исторических сцен, опубликованных в «Revue des Deux Mondes», собирается сборник новелл «Воспоминания Антони», продолжается сотрудничество с Корделье-Делану в создании драмы «Кромвель и Карл I» для театра «Порт Сен-Мартен», и, как обычно, имя его в принципе упоминаться не должно. Кроме того, он пообещал Гарелю новую пьесу, под своим именем и, следовательно, совершенно новаторскую. Недавно он прочитал присланную Мериме его новеллу «Души чистилища, или два Дон Жуана», совсем иную, нежели у Тирсо де Молина, Мольера и Моцарта, версию. Этот Дон Жуан де Манара, в отличие от неисправимого Тенорио де Молины, доступен жалости, раскаянию, в сущности, добрый малый, вознагражденный финальным искуплением; спрашивается, с чего бы это Александр так заинтересовался подобным персонажем?
Оригинальность строится порою на возвращении к первоосновам. В процессе своих исторических изысканий Александр имел возможность изучить истоки французского театра, то есть религиозные мистерии, исполнители которых быстро становились профессиональными актерами. Идея состоит в создании современной мистерии. И он вспоминает о «Вампире», пьесе, на которой он оказался соседом Нодье, только появившись в Париже, одиннадцать лет тому назад, и которая произвела на него тогда столь сильное впечатление «вмешательством высших и нематериальных существ в человеческую судьбу». Новелла Мериме могла бы дать интересную основу при условии перевода ее в область чудесного, да, но каким образом? «Я был поглощен мыслью, что смогу обрести мою фантастическую драму лишь с помощью звуков какой-нибудь музыки. Я попросил у друга моего Циммермана билеты в Консерваторию и там, в уголке ложи, рядом с тремя незнакомыми людьми, с закрытыми, как у спящего, глазами, убаюканный до полузабытья Бетховеном и Вебером, я за два часа нашел основные сцены моей драмы». Осталось их только написать. В июне это будет сделано, он будет собой недоволен и снова окажется неправ. «Дон Жуан де Манара, или Падение ангела», написанный почти целиком в прозе, только ангелы говорят стихами, хорошими или дурными, не столь важно, представляет собой мощное произведение, столь же не признанное, как «Сын эмигранта».